Мои публикации
«Суд подошел к черте судилища»
Председатель областного суда Федор Вяткин отвечает на вопросы корреспондента «Челябинского рабочего»
- Федор Михайлович, вы уже 20 лет председатель областного суда. Не надоело сидеть на одном месте?
— Хороший вопрос! Как только у меня перестанут появляться новые мысли о том, как лучше рассматривать дела, как обустроить нашу судебную систему, когда начнут ржаветь мои возможности, я ни дня не останусь в своей должности. Сегодня по новому закону председатель может занимать должность только 12 лет, у меня впереди только пять лет. Если устану раньше, то, не буду дожидаться окончания срока. Здесь есть одно мерило — работа судейского корпуса и те новеллы, которые мы внедряем.
- Кстати о новеллах. Мы с вами беседовали пять лет назад. Многое изменилось в областном суде с тех пор?
— Конечно, много! Но когда я прочитал то интервью, мне показалось, что мы беседовали совсем недавно. У нас появилось новое поколение судей, начала укрепляться мировая юстиция. В суде теперь есть новая коллегия, административная. Увеличилось количество судей. Мы сегодня достигли таких размеров, что сегодня думаем, куда рассаживать сотрудников. Пять лет назад никто не думал, что наш штат будет 350 сотрудников, я имею ввиду и судей, и аппарат.
- А сколько было?
— На 120 человек меньше. Мы стали рассматривать значительно больше дел. Меньше только стали слушать уголовных дел в первой инстанции. Если раньше, пять лет назад, их было 250, то сейчас — от 120 до 160. Дела стали более объемные, ответственные. Мы впервые стали создавать мультимедийные залы судебных заседаний, внедрили видеопротокол. Недавно директор федерального судебного департамента рассказал о новшествах. Я с удовольствием отметил, что все это у нас уже сделано. Видеопротокол мы культивируем уже пять лет. Предложили телефонную конференцию. Это новая технология доказательств по делу, когда стороны живут в разных регионах. Не везде можно сделать видеоконференцию, вот мы и предложили телефонную. А видеопротокол пока есть только в нашем суде.
- Насколько мне известно, он не принимается в качестве процессуального документа.
— Тем не менее, мы это делаем наряду с писаным протоколом.
- Для чего?
— Для того чтобы совершенствовать программное обеспечение по созданию новой технологии. Она все равно придет в суды. Я думаю, что наш опять пригодится. Мы в этом плане отстаем и от Европы, и от Штатов, где такая технологии используется давно. Директор департамента говорит, что нужно создавать приемные, чтобы люди в суде не ходили по кругу, а в одном месте получали ответы на все вопросы. Такую приемную мы создали, правда, назвали ее информационным центром. У нас сегодня 240-260 тысяч судебных актов находится в архиве. Они доступны через информационный киоск. Информационных киосков пять лет назад у нас тоже не было. Мы сейчас пробуем технологию перекодирования, чтобы объем информации был во много раз больше. Предложили, чтобы перекодирование начиналось на уровне предварительного расследования. Чтобы девочки не ручками или машинками выводили информацию, а считывали ее с помощью штрих-кодов.
- В суде много нового, но проблемы остаются. Сейчас вы проводите ревизию дел, которые долго не рассматриваются.
— Ревизия проводится по предложению Верховного суда. Конечно же, мы не пытаемся вмешиваться в рассмотрение конкретных дел. Речь идет только о том, чтобы они не залеживались в судах, чтобы сократить сроки рассмотрения. В определенном смысле — чтобы сократить количество жалоб. Есть случаи, когда дела прекращаются в судах по истечению сроков давности. Это уже вина судей, которые не смогли организовать свою работу.
- А в какие сроки должны рассматриваться дела?
— Гражданское дело _ в течение двух месяцев, срок нереальный. Но, тем не менее, он установлен законом. Есть срок, когда должно слушаться уголовное дело. Мы должны следить за тем, чтобы оно долго не рассматривалось в суде по двум причинам. Во-первых, чтобы не истек срок давности. Во-вторых, Европейский суд по правам человека стал за этим следить, он говорит о разумных сроках рассмотрения дел. Если дело в суде слушается несколько лет, а потом принимается, к примеру, оправдательный приговор, бывший подсудимый, оправданный, может обратиться в суд с заявлением о реабилитации. Если этого не происходит у нас, граждане обращаются в Европейский суд и, как правило, он принимает решение в его пользу из-за неразумных сроков рассмотрения дел.
- А что такое «разумный срок»?
— Для уголовного дела — два, два с половиной, три года. Дело одного из наших подсудимых находилось в процессе более года. В Гаагском суде сроков рассмотрения дела нет.
- Там разумность другая?
— Да.
- А какова разумность по нашему закону?
— У нас это не установлено. В России установлено только начало рассмотрения уголовного дела.
- Федор Михайлович, что вы делаете, чтобы не было волокиты?
— Мы просто приглашаем судей и спрашиваем — отчего, почему? Скажу о еще одной положительной стороне этого вопроса. Было время, у нас очень много судов затягивалось из-за экспертизы, строительной, какой-то еще. Дела долго не слушались в судах и просто лежали. Теперь мы каждый месяц смотрим дела, которые начинают оседать. В прошлом году мы искали места, где можно сделать экспертизу. Дело сдвинулось с места.
Гражданское законодательство устанавливает двухмесячный срок рассмотрения дела. А если по нему стороной является иностранец, то наши консульские учреждения подсказывают, что должны ставить их в известность за пять-шесть месяцев до процесса. Если так, то в конце-концов встанет вопрос: а не нарушены ли разумные сроки рассмотрения дел? Дел с участием иностранцев много _ по алиментам, по разделу имущества и т.д.
- А насколько вообще велико доверие граждан к судебным решениям?
— Это, наверное, самый больной вопрос. По тому объему дел, которые сегодня слушаются в области (примерно 450 тысяч дел), можно сказать, что в судебную процедуру втянута примерно треть жителей области. Особенность судебных споров в том, что они всегда решаются в пользу одной стороны. И в этой ситуации оценивать объективность, надежность очень сложно. Хотя надо признать, что в судах встречается волокита с рассмотрением дел. Бывают решения, которые потом отменяются вышестоящим судом. Есть повод говорить, что не всегда решение суда объективно. Его принимает судья, а он тоже живет в нашем обществе. Можно решить дело на эмоциях, а можно применить закон. Иногда он не очень нравится сторонам. Ни одна жалоба, приходящая к нам, не остается нерассмотренной. Всегда назначается проверка. Применяются дисциплинарные взыскания. Решаются вопросы прекращения полномочий судей. Недавно судья отправлена в отставку за то, что рассматривала меру пресечения в отношении сына своих близких знакомых. А когда дело появилось у судьи первой инстанции, пыталась уговорить коллегу, чтобы она применила какие-то более мягкие решения. Когда это стало достоянием гласности, я внес представление о привлечении этого судьи к дисциплинарной ответственности. Судья не должен давать повод к тому, чтобы стороны усомнились в объективности.
В этом смысле суд _ самое открытое учреждение. Весь процесс его участники могут записывать на аудио, никто этому не будет препятствовать. У нас одна из судей запретила записывать, и за это была наказана. Можно приходить на заседание кассационной инстанции, президиума.
- В последнее время в судах Южного Урала рассматривается немало дел о коррупции чиновников. В чем сложность рассмотрения таких дел? Пытается ли кто-то оказывать на вас давление?
— Да, были дела глав городов и районов, руководителей областного звена. Я могу ответственно сказать, что они рассматривались объективно. Как правило, эти дела не слушаются в городах и районах, где совершались преступления. Мы считаем, что это правильный подход. А сложность в том, что обычно это большие по объему дела. Сложности с точки зрения оценки доказательств никакой нет. В отношении чиновников выносятся не только обвинительные, но и оправдательные приговоры. К примеру, был оправдан глава Агаповской районной администрации. В отношении еще одного бывшего руководителя муниципалитета обвинение сократилось почти на 80 процентов. Но есть главы, которые получили восемь, десять лет лишения свободы. При этом никакого давления суды не ощущают.
- Но есть же какое-то повышенное внимание общества.
— Да, тут давление одно — когда чересчур торопятся средства массовой информации. Когда бегут впереди суда, создают фон. А судья ведь такой же человек как все. Он ходит на работу, читает газеты, смотрит телевизор — все, что угодно. Когда в прессе начинают предрекать судьбу, когда общество уже настроено на какой-то результат, достаточно сложно принять объективное решение. И никакого телефонного права тут нет, хотя у нас его и раньше не было.
- Говорят, бывший первый вице-губернатор, подсудимый Виктор Тимашов регулярно присылал в суд поздравления с праздниками. Как вы и ваши коллеги на это реагировали?
— Не только он! Не буду называть фамилии, но и другие пишут поздравления. Люди ищут самые разные, правовые и неправовые, честные и нечестные способы влияния на суд. Угроз так много, что это просто тихий ужас! Раньше такого не было.
- Звонят?
— Номеров телефонов судей не найти нигде, кроме наших внутренних справочников. Но попыток вмешательства, самых разных, много. Сейчас появился новый вид захвата предприятий — рейдерство, так вот, нечто аналогичное есть и в отношении судей.
-???
— Вот пример. Приходит одна судья в кабинет. В нем приколота записочка: позвони, пожалуйста, по такому-то телефону. Такую записку мог оставить только сотрудник суда. В кабинеты никого другого просто не пускают, к тому же у нас ни на одной двери не написано, кто там работает. Судья прочитала и думает, что может дома или в школе что случилось. Но, позвонив по этому телефону, она вышла на адвоката, которая тут же стала ей что-то «втирать в уши». Был случай, когда на судью оказывали влияние определенные должностные лица. Я стал их спрашивать, почему вмешиваются в рассмотрение дела. Они говорят: не звонили. Но у нас есть сведения, кто с кем разговаривает по телефону — достаточно посмотреть таблеграмму. Так вот, сделав звонок адвокату, судья сама себя поставила под удар. Если адвокат окажется нечестным, она может угрожать судье. Подобных случае стало очень много. Мне пишут открытые письма — на сайтах, где угодно. Это делается с одной целью — оказать влияние на принятие каких-то конкретных решений. А сайты у нас сегодня — это как на заборе любой может написать все что угодно и по любому поводу. Оправдываться по каждому случаю очень сложно.
- Не поэтому ли квалифицированные юристы, несмотря на высокую зарплату, не спешат идти в судьи?
— В областной суд не идут, так как у нас большая нагрузка. Не идут в районные и мировые судьи _ высока ответственность за принимаемые решения. Хороший адвокат имеет зарплату такую же, а то и больше, чем судья, но при этом не несет никакой ответственности за решение, которое принимает суд.
Отговорил _ и все. Если будет установлено, что судья принял заведомо незаконное решение, он понесет за это ответственность. Ну и, конечно, пугает перегруженность. Уместно тут говорить и о престиже профессии. Судья сегодня в общественном сознании _ не самая привлекательная фигура. Поэтому мои дети, Дмитрий и Михаил, они оба юристы, не хотят идти в суд.
- Лучше, как Дмитрий, в Госдуму пойти.
— Да! (Улыбается.) Они оба кандидаты наук. Михаил работает в коммерческой структуре, заместителем директора по правовым вопросам.
- Кто из них больше доволен жизнью?
— Оба. Нам есть о чем поговорить. Дмитрию я рассказываю о правоотношениях в суде, о том, что с моей точки зрения можно было бы изменить. Он сам меня о многом спрашивает.
- В последнее время юристам в России везет. Действующий президент Владимир Путин — юрист, избранный Дмитрий Медведев — тоже юрист. Можно ли сказать, что за последние восемь лет в стране повысилась правовая культура?
— Конечно, приятно, что эта специальность стала самым главным действующим лицом в нашей стране. Хотя юристы все разные по подходу к делу, ко всему. Можно быть юристом, но достаточно долго проработать в прокуратуре, и если потом этот человек пожелает пойти на место судьи, то возникает вопрос — правильно ли это? У него система мышления другая, с обвинительным уклоном. У нас в судах, кто бы что ни говорил, нет административных отношений. Я судей не назначаю, не прекращаю их полномочия. А в прокуратуре есть административные отношения. Там приказ вышестоящего начальства для нижестоящего — закон. Что касается преподавателей или бывших преподавателей-юристов, то это прекрасные аналитики. Я, кстати, хорошо знаю учителя Дмитрия Анатольевича, это профессор Мусин, мы вместе работаем в Высшей коллегии судей. Хорошо, что юристы приходят к управлению страной. И в целом полезно, когда руководители обладают юридическим знаниями. Это очень полезно и для коллектива, и для правоотношений.
- И все-таки, как насчет повышения правовой культуры россиян при Путине?
— К великому сожалению, от юридической специальности президента не зависит правовая культура общества. Для того, чтобы изжить правовой нигилизм, надо пройти еще очень много. Наверное, нужен более серьезный правовой всеобуч в школе, в институтах. Надо более серьезно подходить к юридическому образованию в стране. В нашем Челябинске больше 20 юридических факультетов и отделений, а юристов настоящих больше не стало. Почему? Нет преподавателей. Сидя за учебником можно изучить очень много, но…Когда я учился, в стране было всего три юридических вуза — Свердловский, Саратовский и Харьковский. Были еще юридические факультеты, но и то не во всех университетах. Юристов выпускали меньше, но качество их подготовки было значительно лучше.
Чем в обществе консервативнее законы, тем оно стабильнее, тем стабильнее правоотношения. Законы должны быть взвешенные, рассчитанные на долгую перспективу. Правильно отвечал президент, когда его уговаривали идти не третий срок. Он сказал, что нельзя подстраивать закон под одного человека. Можно ли сегодня бороться с педофилами, о которых в последнее время много говорят, на той законодательной базе, которая есть? Вполне. И можно, и нужно. Если какое-то негативное явление у нас высветилось, нельзя тут же менять Уголовный кодекс. Это ни к чему хорошему не приведет. Ну, а правовая культура — это, конечно же, великое дело. Не хотят у нас пока люди идти в суд доказывать свою правоту.
- У нас нет устойчивой традиции идти в суд. Сутяжничество в народной среде не приветствуется.
— Но с каждым годом эта традиция становится все устойчивее. Мне кажется, что сейчас даже происходит перегиб. В начале 90-х люди шли за разрешением своих проблем к бандитам, теперь идут в суд.
Говорили и Медведев, и Владимир Владимирович о том, что нужно пересмотреть подход к досудебной процедуре рассмотрения дел. Может быть, больше внимания уделять третейским судам. Почему? Потому что бесконечно увеличивать количество судей нельзя. По количеству рассматриваемых дел суды сегодня подходят к тому пределу, за которым уже пойдет не суд, а судилище. 212 дел в год на мирового судью — это очень и очень много. Сегодня нужны примирительные несудебные процедуры. Какую-то часть преступлений надо выделять в административные правоотношения. Зачем рассматривать в уголовном порядке и в суде ссоры двух соседок? И таких категорий достаточно много. Часть дел от мировых судей перейдет районным — о наследстве, о трудовых правоотношениях. По каким-то уголовным делам процесс надо упрощать до максимума.
(«Челябинский рабочий», 26 апреля 2008 г.)
