Мои люди
Геннадий Григорьев, драматург, журналист, Челябинск
С Геннадием Григорьевым мы много лет трудимся в «Челябинском рабочем». Поражаюсь его умению абсолютно обо всем писать свежо и интересно. Мы не сразу узнали, что наш коллега еще и драматург. Он писал и пишет свои пьесы под творческими псевдонимами Егор Черлак и Григорий Егоркин. Я долго просил его «рассекретить» себя на страницах своей газеты, но Геннадий Геннадьевич, скромный, как все по-настоящему талантливые люди, держался стойко. Он сдался только тогда, когда в Челябинске на театральном фестивале должен был выйти на сцену как автор. Геннадий Григорьев — автор трёх прозаических и поэтических сборников («Не обращайте клятв своих», «Тарагарщина», «Страна Зеро»).
К драматургическому жанру Г. Григорьев обратился в начале 2000-х, он автор трёх десятков пьес. Финалист и лауреат таких драматургических конкурсов, как «Любимовка» и Володинский фестиваля (пьеса «Брейкпоинт»), «Евразия» (пьеса «Путём прямого голосования»), «Премьера. txt» (пьесы «Жалко сожжённую заживо Жанну», «Раковые шейки», «Мир-Дверь-Мяч»), фестиваля творческой молодёжи Украины «Ку-Ку» (пьеса «Я тя лю»), «Тагильская находка» (пьеса «Вальс для фрау капитан»), конкурсов «Хрустальная роза Виктора Розова» (пьеса «Встреча после проводов»), «Свободный театр» (пьесы «Валенки. RU», «Град нездешний»), «Действующие лица» (пьесы «Раковые шейки», «Ипотека и Вера, мать её», «Зимнее время»), конкурса монопьес «Человек» (пьеса «Три сценических эскиза на заданную тему»), конкурса одноактных пьес Baku-Art (пьеса «Горячая точка»), интернет-конкурса «Бродячий Заяц» (мини-пьеса «Москва – Юпитер»), конкурса «Семья России» (пьеса «Хроники забытого острова»), конкурса фантастических пьес Роскон (пьеса «Некоторые из немногих»), Камчатского краевого драматургического конкурса (пьесы «Вне игры», «Ящик») и ряда других.
Участник двух драматургических семинаров СТД РФ (пьесы «Хроники забытого острова», «Наследник второй очереди»), а также лаборатории театров Сибири, Урала и Дальнего Востока в Омске (пьесы «Раковые шейки», «Зимнее время»).
Публиковался в журналах «Современная драматургия», «Урал», «Станиславский», «Перемены», «Уральская новь», «Реплика», «Москва», «Уральский следопыт», «Я вхожу в мир искусств» и других; в альманахе «Южный Урал»; в драматургических сборниках «Современный российский театр» (Челябинск, 2012 год), «Лучшие пьесы-2009» и «Лучшие пьесы -2010» конкурса «Действующие лица» (Москва, 2010 и 2011 годы). Две пьесы включены в ежегодные сборники СТД РФ «Сюжеты». Пьеса «Ипотека и Вера, мать её» переведена на польский язык и опубликована в сборнике «Антология современной российской пьесы» (Варшава, 2011 год).
Спектакли по пьесам Геннадия Григорьева ставились в Кургане, Усолье-Сибирском, Омске, Севастополе, Новосибирске, Харькове, Красноярске, Сарове и других городах. Театрализованные читки его сценических произведений проходили в Екатеринбурге, Москве, Алуште, Санкт-Петербурге, Хабаровске, Рязани, Челябинске, Мурманске и других городах. Отрывки из постановки «Ипотека и Вера, мать её» в исполнении студентов ГИТИСа в сезоне 2011\12 транслировались телеканалом «Театр».
Спектакль Красноярского молодёжного театра по пьесе «Ипотека и Вера, мать её» в 2012 году был участником театральных фестивалей «Золотая Маска Плюс» и «Сибирский транзит». Геннадий Григорьев – стипендиат Министерства культуры РФ (2011 год, пьеса «Ипотека и Вера, мать её»), лауреат премии «Долг. Честь. Достоинство», присуждаемой Фондом развития и поощрения драматургии и журналом «Современная драматургия».
—————————————————————————————————————————————————————————————
Егор Черлак. ИПОТЕКА И ВЕРА, МАТЬ ЕЕ
————————————————————————————————————————————————————-
Григорий ЕГОРКИН grigorievgg@mail.ru
ПУТЁМ ПРЯМОГО ГОЛОСОВАНИЯ
собрание акционеров с одним антрактом
«ПОТАПОВ. …И вот приходит представитель
заказчика. Братцы, говорит, вы же не тот фундамент
сделали!»
Александр ГЕЛЬМАН.
«Протокол одного заседания»
Действующие лица:
ПОТАПОВ – председатель совета ветеранов строительного треста;
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ – генеральный директор этого треста;
МОХЕРОВ Натан Мартынович – председатель профкома;
ПЕНИСТЫЙ Доментий Павлович – заместитель гендиректора по производству;
ШАРИКОПОДШИПНИКЯВИЧУС – помощник-референт гендиректора;
КАПА – поэтесса;
ВЕНЕДИКТ – активист союза молодых бетонщиков;
Господин ЛАТТЕКС I
ЭЛЕОНОРА РОНАЛЬДОВНА I – члены совета директоров треста
ПОХУДЕЕВ I
Действие первое
На сцене – имитация небольшого, но весьма претенциозно обставленного кабинета. Нет, скорее, это комната отдыха для избранных. На мягких креслах восседают солидные люди – это заметно по костюмам, по повадкам… У наблюдающего со стороны не остаётся сомнений, что эти мужчины привыкли принимать важные решения. На столиках – изысканная закуска, коньяки.
Пенистый и Мохеров ведут неторопливую беседу. Шарикоподшипникявичус пристроился где-то сбоку и подчёркнуто почтительно прислушивается к разговору. На заднем плане – Орфей Муслимович. Он сосредоточенно качает пудовую гирю.
ПЕНИСТЫЙ (продолжая разговор с Мохеровым). …Да полный бардак, говорю тебе! В техзадании чёрным по белому: поверх набойки – магнезитовая кладка. Магнезитовая, понимаешь?.. Там плоскость, эбиэть, 35 градусов к рабочей поверхности…
(пытается показать ладонями, но спохватывается)
На себе, говорят, не показывают… Там шов должен быть два, ну три миллиметра от торцевой плашки. Максимум!.. А этот чудак на букву мэ… Ну, Мозефаков… Да ты его знаешь!.. Мало того, что асбестом не простелил, он ещё засыпал простенок порошком вот с таким зерном…
(опять демонстрирует, но осекается)
Да, да… Не показывают… Представляешь, Натан Мартыныч?.. Валенок! Обмылок!.. Это ведь букварь, этому на первом курсе политеха учат…
МОХЕРОВ. А кто тебе сказал, что у него институт? Он техникум кончал. Торговый, кажется…
ПЕНИСТЫЙ. Что? Торговый?!. И он с таким дипломом… Он – начальником участка?!. Да я завтра же, эбиэть…
МОХЕРОВ (не без интереса взглянув на собеседника). Что – завтра?
ПЕНИСТЫЙ. Завтра же у меня полетит с участка!.. Поммастера на ЖБИ.
МОХЕРОВ. Ты это серьёзно? Ну, тут ты, Палыч, погорячился, погорячился… Поммастера! Ты в его личное дело заглядывал?..
ПЕНИСТЫЙ (заводясь). Да хера ли мне в его личном деле! После такой халтуры в печи всю кладку повело. Сразу! После первого же пуска… Тычковый ряд вот на столько просел…
(хочет показать, но Мохеров вовремя кладёт на его руку свою ладонь)
Я ему потом – пару вопросов по телефону… Так он, эбиэть, динасового кирпича от шамотного, оказывается, отличить не может. Путается… Инженер!..
МОХЕРОВ. Ну, положим, и я не сильно различаю… Шарик вот тоже… Так?
Кивает на Шарикоподшипникявичуса. Тот виновато улыбается и неопределённо пожимает плечами. Мохеров наполняет рюмку себе и Пенистому. Выпивают.
ПЕНИСТЫЙ. Да это понятно… Вам-то с Шариком нахрена? Ты – председатель профкома, твоё дело путёвки там распределить, речь на юбилее толкнуть… Шарик – он помощник по общим вопросам, производства тоже не сильно касается… Но Мозефаков! Нет, ты уж, Натан Мартыныч, извини-подвинься… Это совсем другая песня… На его участке весь план. А он…
ШАРИКОПОДШИПНИКЯВИЧУС. Он всё подчистит, Доментий Павлович. В выходные бригады выйдут – печь заново переложат. Не беспокойтесь…
ПЕНИСТЫЙ. Выйдут… А платить за внеурочку им кто будет? Опять трест?.. Из своего кармана, эбиэть, пускай достаёт!..
МОХЕРОВ. Зачем из кармана? Резервный фонд для этого есть…
ШАРИКОПОДШИПНИКЯВИЧУС. От ошибок никто не застрахован…
ПЕНИСТЫЙ (раздражённо). Ты о чём, человече? Мозефаков что – пару кубов стропильных досок потерял? Или там – некондиционную сваю забил?.. Тресту его ошибочка в такую копейку обойдётся!.. В плановом уже прикинули: миллиона на полтора неустойку впендюрить могут…
МОХЕРОВ. Ну, чего шумишь, Палыч? Чего шумишь?.. Сказали – исправит… Сам что ли ни разу не ошибался?
ПЕНИСТЫЙ. Всяко-разно, конечно, бывало… Но чтобы в главном – нет. Чтобы при футеровке диатомовый кирпич с селикатным перепутать!.. Да ты что!.. Даже с похмелья…
К беседующим с гирей в руке приближается Орфей Муслимович.
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (к Пенистому). В главном, говоришь? А что, по-твоему, главное? А?..
ПЕНИСТЫЙ (слегка робея). Понятно что, Орфей Муслимович… Производство главное… План… Показатели…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Ещё?
ПЕНИСТЫЙ. Ну, отчётность… Поквартальная там, годовая…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Ладно… Дальше?
ПЕНИСТЫЙ (окончательно стушевавшись). Ну, сроки сдачи объекта… Техника безопасности.
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Дурак.
ПЕНИСТЫЙ. Что? Простите, Орфей Муслимович, не расслышал…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (ставит гирю прямо на стол с коньяками). Дурак, говорю. Узко мыслишь, хоть и зам по производству… Ладно, не обижайся, здесь все свои… Главное – это сделать ставку на нужного тренера… Главное – не совершить ошибки на стратегическом направлении атаки…
(многозначительно поднимает палец)
И Мозефаков её не совершил. Ты знаешь, на ком он женат? Нет?.. На дочке самого Серафима Леонидовича. То-то…
ПЕНИСТЫЙ (ошарашено). Того самого?..
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. А какого же ещё? Другого Серафима Леонидовича над нами, слава богу, нету…
(с долей сарказма)
Так куда ты его собираешься переводить? На железобетонку поммастера? А может, сразу разнорабочим в фасонолитейный?..
Мохеров смеётся, Шарикоподшипникявичус осторожно подхихикивает.
ПЕНИСТЫЙ. Да я это… Сгоряча я, Орфей Муслимович… Не подумал как-то… Я же не знал…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (плюхаясь на диван). А зря! На твоей должности, Доментий Палыч, такие вещи в первую очередь прочухивать надо… Это всё равно, что на матч выйти, не имея хотя бы пары игровых заготовок… Да ладно, уберу я от тебя этого Мозефакова, уберу… Начальником лаборатории пойдёт. Там если и напортачит, то не смертельно…
Включается селекторная связь.
ГОЛОС СЕКРЕТАРШИ. Орфей Муслимович, в приёмной вас поэтесса дожидается. Говорит, что по очень важному вопросу.
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (в микрофон селектора). Чего? Какая ещё поэтесса?.. Капка что ли опять? И здесь достала, чумичка… Нету меня! Уехал! Умер! Занят!..
(откидываясь на спинку дивана)
Уф-ф… Во денёк!.. Шарик, чего прохлаждаешься? Наливай, давай…
Шарикоподшипникявичус ловко наполняет рюмки.
ПЕНИСТЫЙ (бодро). Ну что, за план второго квартала? Идём пока с превышением…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Да задрал ты уже со своим планом!.. Давайте за то, чтобы наш «Строитель» в первый дивизион, наконец, вышел. Пора бы уж…
МОХЕРОВ. Точно! Давно пора…
Выпивают.
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (ядовито — к Мохерову). Давно, говоришь, пора?.. А какого чёрта ты тогда Ивлева в «Локомотив» отпустил?.. Кто у нас теперь правого крайнего полузащитника играть будет? Сам что ли на поле выйдешь?..
МОХЕРОВ. А что я мог, Орфей Муслимович? Железнодорожники ему квартиру пообещали. Трёхкомнатную. И зарплату – вдвое…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. И что? У тебя для лучшего хавбека города квартиры не нашлось?.. Дочке вон сделал, племяшу, по моим сведениям, тоже… Нюх теряешь, Натан Мартыныч…
МОХЕРОВ. Да я потом… Я ему и машину сулил, и отдельный коттедж даже… Не захотел… Из принципа… Поезд, говорит, ушёл…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Ты гляди, Натан, чтобы твой паровоз раньше времени под откос не упал… Ты меня знаешь, я осечек не прощаю.
МОХЕРОВ. Виноват, Орфей Муслимович. Исправлюсь… В следующем сезоне у нас двое из «Водника» будут играть. Сильные ребята, мастера спорта… А вратаря из «Дизелиста» заберём, я уже с ним разговаривал…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Что, хороший вратарь?
МОХЕРОВ. Очень хороший. Очень!.. Высокий такой, молодой, глаза голубые…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Ты мне его что, для дальней заимки сватаешь? Мне он там без надобности. Мне там пока Тамарки с Зинаидой хватает… Играет-то хорошо? Ты видел?..
ШАРИКОПОДШИПНИКЯВИЧУС. Я видел, Орфей Муслимович. Приличный голкипер. Он хоть и камеэс пока, но парень перспективный. Его тоже железнодорожники перехватить хотели, но мы опередили.
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. А-а… Это молодцы… Во – этим дрезинщикам!..
(характерный жест)
…Хрен им на блюде, а не вратарь!.. А вы это… Перчатки ему купите такие… Ну, в журнале-то ещё писали… Новинка сезона… Как их, Шарик?..
ШАРИКОПОДШИПНИКЯВИЧУС. «Стеллс». С полимером дэ-три-о…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Ну, я и говорю… Но смотри, Натан, если этот твой голубоглазый и красивый банок в первом туре напропускает – я тебя самолично за мошонку на перекладине ворот подвешу…
Добродушный смех, за которым следует очередной тост.
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (глядит на часы). Ого! Времени-то уже… Ну, скоро разродятся эти математики?.. Шарик, что там у нас со счётной комиссией?
ШАРИКОПОДШИПНИКЯВИЧУС. Роберт Петрович сказал, что им полчаса нужно. Плюс-минус… Хотя… На прошлогоднем собрании счётная комиссия больше часа бюллетени обрабатывала. Путаница там какая-то вышла…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Вот за эту самую путаницу Портнов обратно в прорабы и вернулся. Пусть, пусть на свежем воздухе теперь повкалывает, раз в счётной комиссии поставить работу мозгов не хватило… Полезно!
ШАРИКОПОДШИПНИКЯВИЧУС. Я думаю, управятся они за полчаса, Орфей Муслимович, успеют…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. А я тебе думать команду давал? Думать – это не твоя работа. По крайней мере, пока от начальства отмашки не получишь… У тебя должность – помощник генерального, а не главный думальщик треста. Вот и помогай… Ну-тка, слетай по шустрому к Роберту, выясни, скоро ли они там…
Шарикоподшипникявичус немедленно исчезает.
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (вновь принимаясь за гирю). Раз, два…Не знаю как вам, но мне во где уже все эти акционерные собрания. Шесть, семь… Каждый год ведь одно и то же! Девять, десять… Полдня паримся, чтобы утвердить заранее написанные бумажки. Тринадцать, четырнадцать… Посидишь так пару лет в президиумах – и геморрой обеспечен. Как считаешь, Натан?
МОХЕРОВ. Профзаболевание членов совета директоров, Орфей Муслимович. Нам доплату за вредность давать надо…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Точно! Девятнадцать, двадцать… Я по первости мучился ужас как. В заду свербит, будто горчицей намазали. Ёрзаешь на стуле, почесать хочется, а ты сиди у всех на виду по три-четыре часа и делай вид, что мозги над документами морщишь. Двадцать пять, двадцать шесть…
МОХЕРОВ. Свечи хорошо помогают, Орфей Муслимович. Зуд снимают и кровотечение после них меньше…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. С красавкой, что ли? Не-е, пройденный этап. Двадцать девять, тридцать… Ни хрена они не помогают. После них полдня такое ощущение, что кто-то у тебя в очке кривым стартёром поработал…
ПЕНИСТЫЙ. А ещё, слышал, заговором снимают… Заговор такой есть особенный, бабки — какие подревнее — те знают… Пошепчут над иконкой, эбиэть, волоски в бумажку завернут и в печку бросят… Наутро — как рукой… Всё за ночь рассасывается…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Тридцать пять, тридцать шесть… Ну ты, Палыч, даёшь! Так это тем хорошо, у кого волоски ещё остались…
(проводит свободной рукой по голове)
ПЕНИСТЫЙ. Да нет, Орфей Муслимович, им другие волоски для заговора требуются… С другого места…
(делает жест, но осекается)
Нет, на себе не буду показывать…
От неожиданности Орфей Муслимович прекращает свои упражнения, резко ставит гирю на стол и падает в кресло. Несколько мгновений он обалдело глядит на Пенистого. Потом от души хохочет вместе с Мохеровым.
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. С другого?… Ха-ха-ха… Во, даёт!… С другого, говорит, требуются… Ха-ха-ха… Ну, Пенистый, с тобой не соскучишься…
(насмеявшись от души)
Не-е, за это стоит выпить… Наливай, Натан Мартыныч!
Рюмки снова наполняются.
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Мда-а… Долго всё это, долго – с бумагами-то… Ведь и так всё заранее известно, понятно…
МОХЕРОВ. Согласен, Орфей Муслимович… Но формальности мы обязаны соблюсти. Чтобы всё – согласно букве закона… Чтобы комар носа не подточил…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Да чего соблюдать-то? Чего?.. Кому неизвестно, что контрольные пакеты акций треста только у меня да у этого Блитюгина из Москвы?.. Ну, у тебя ещё сколько-то… Остальное же так, мелкота… У кого десять, у кого двадцать акций… На что они могут повлиять? Мы всё решаем, совет директоров… Не-е, не серьёзно всё это, только время теряем…
ПЕНИСТЫЙ. Точно, Орфей Муслимович!.. Лучше бы по объектам проехали – и то больше пользы… А то ведь как бывает? На второй площадке, эбиэть, отсекающий шибер монтировали и в верхнем положении его не зафиксировали. А клинья убрали – он и пошёл вниз… Одному по ноге, другому грудину помял…
Мохеров вновь вовремя успевает схватить Пенистого за руку.
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Да ладно тебе… Шибер-мибер… Вечно настроение испортишь…
(мечтательно)
Я бы на рыбалку сейчас… На подлещичка, на окушка… Ну-тка, Мартыныч, как думаешь: на Песчаном щука сейчас на блесну пойдёт?
МОХЕРОВ. Запросто, Орфей Муслимович… Особенно, если не с берега, а ближе к протоке выйти. На вашей яхте, к примеру…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Ясно, что не с берега… Что, я какой-нибудь наладчик дробильного цеха, чтобы с берега спиннингом упражняться?
МОХЕРОВ. Так как? Вашу яхту на озеро перевозить? А охрану?.. А обслугу?..
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Ладно, не трепыхайся… Я ведь так… Потом как-нибудь, может… Сам видишь, не до этого пока. Протокола надо подписывать, акты, постановления всякие… Потом выступать на закрытии… Кстати, где речь-то моя?
(роется в папках)
Ага, вот… Ни черта себе: десять листов! Шарик, наверное, всю ночь строчил… Ну, куда он пропал?
МОХЕРОВ. Может, бюллетени ещё не все подсчитали?..
ПЕНИСТЫЙ. Да, с этими бумажками вечно такое… Пункты, подпункты, графики, таблицы…
В комнате появляется Шарикоподшипникявичус. Он взволнован и немного бледен.
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Во! Явился, не запылился… Тебя, только за смертью и посылать… Ну, чего молчишь? Готовы протокола?
ШАРИКОПОДШИПНИКЯВИЧУС. Никак нет, Орфей Муслимович… Не готовы…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Какого хрена!.. Сорок минут уже вола за яйца тянем… Почти целый тайм!.. Когда подготовят? Что Роберт говорит?..
ШАРИКОПОДШИПНИКЯВИЧУС. Ничего не говорит… Он не знает, что в протокол вписывать… Решение, похоже, не проходит…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (склоняет голову набок). Ты не заболел случаем?.. Бюллетни собраны?
ШАРИКОПОДШИПНИКЯВИЧУС. Собраны.
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Посчитали их?
ШАРИКОПОДШИПНИКЯВИЧУС. Так точно, посчитали…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Ну?..
ШАРИКОПОДШИПНИКЯВИЧУС. Роберт Петрович утверждает, что пункт номер четыре не проходит… Будто бы, семи процентов голосов не хватает для его утверждения…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Четвёртый пункт?.. А что у нас в четвёртом?
МОХЕРОВ (берёт в руки листочки, нацепляет очки). Вот… Вот он, проект решения… Так, пункт номер четыре… Вот: «Утверждение размера и порядка выплат ежегодных дивидендов по обыкновенным и привилегированным акциям треста»… Выплаты дивидендов, Орфей Муслимович.
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. А-а, тогда понятно… Дивиденды… С суммой, значит, не согласны… Но больше пока не дам. Не могу… Налоги, отчисления в пенсионный фонд там, расчет с аудиторами… Опять же, социалка сколько сжирает… Не-е, так и передай Роберту, что и копейки сверху не положу.
ШАРИКОПОДШИПНИКЯВИЧУС. Не в том дело, Орфей Муслимович…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Не в том?.. А в чём тогда?
ШАРИКОПОДШИПНИКЯВИЧУС. Роберт Петрович сказал, что, согласно обработанным бюллетеням, больше двадцати процентов акционеров вообще от дивидендов отказывается… Напрочь… Сказал, что на многих бюллетенях стоят пометки авторучкой: «Внести в проект постановления годового акционерного собрания формулировку: в текущем году дивидендов по итогам работы предприятия не выплачивать»…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (после паузы). Так и написано?
ШАРИКОПОДШИПНИКЯВИЧУС. Так Роберт Петрович говорит, да я и сам видел… Он там издёргался весь, сидит, понять ничего не может…
ПЕНИСТЫЙ. Это провокация, Орфей Муслимович! Провокация и членовредительство… Стопроцентно – дело рук этого Блитюгина… Он давно, эбиэть, зуб точит… Спит и видит, как трест москвичам продать!
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (с сомнением). Блитюгин?.. Да ему это на кой ляд?.. Блитюгину с его-то пакетом знаешь, какой куш полагается? Тебе и не снилось!..
ШАРИКОПОДШИПНИКЯВИЧУС. Блитюгин, Орфей Муслимович, действительно ни при чём. Я специально уточнил у Роберта Петровича. Держатели крупных пакетов проголосовали за предлагавшийся проект…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Ещё веселее… И в чём тогда проблема?
ШАРИКОПОДШИПНИКЯВИЧУС. Решение заблокировали мелкие акционеры. Почти все как один – против.
МОХЕРОВ. Дурдом…
ПЕНИСТЫЙ. Причём, полный, эбиэть…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (помолчав). Так… Набери-ка мне Роберта…
Шарикоподшипникявичус щёлкает кнопками телефона. Набрав номер, передаёт трубку Орфею Муслимовичу.
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Роберт?.. Здорово, коль не шутишь… Может, ты мне внятно объяснишь, что там за хреномундия с бюллетнями? Почему я протоколов до сих пор не вижу?..
…Как не знаешь? У тебя на плечах голова или копровая болванка?..
…Ну, в курсе про четвёртый пункт… Да не может такого быть, не может! Это твои мокрощелки, небось, опять что-то напутали…
…Да ты сам башкой своей подумай: кто из мелких акционеров от живых денег отказываться станет? Это же пенсионеры, в основном. Так? А тут им вдруг тыщ по пять-десять с неба падает… Проверь бюллетни заново. Лично…
…Проверял уже? Три раза?.. Да не может быть такого! Не-мо-жет!.. Ладно, пять-шесть маразматиков – это я ещё допускаю… Из тех, кто с тараканами в мозжечке… Но чтобы наше решение заблокировать, нужно человек пятьсот таких придурков. Как минимум. Так?.. Как они могли скооперироваться?.. Что, полтыщи старых пердунов – и вот так, разом от денег отказались? Бред! Ещё пересчитай… Я сказал – пересчитай! Всё, конец связи.
Раздражённо бросает трубку.
МОХЕРОВ. Это что же тогда получится?.. Если без дивидендов в этом году – то как мой Колька мебельный цех достроит? Я ему пару лимонов обещал подкинуть… Ольга опять же «Мерседес» новый присмотрела… Да и кредит мне погашать…
ПЕНИСТЫЙ. Нет, вы как хотите… Но чует сердце – Блитюгина работа! Гадит он нам исподтишка, гадит, падла…
Включается громкая селекторная связь.
ГОЛОС СЕКРЕТАРШИ. Орфей Муслимович, поэтесса так и не уходит. Я ей сказала, что вы заняты, а она всё равно сидит…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (в микрофон). Какого чёрта!.. Не до неё сейчас… Завтра пусть приходит, послезавтра… Акционерное собрание у меня. Всё, конец связи.
Отключает селектор, снова набирает Роберта Петровича.
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Ну что, пересчитал? Как, то же самое?.. Ну, слушаю… Так, против принятия пункта номер четыре в предложенной редакции – 22,7 процента голосов… А за сколько?.. Вот – 73,3. Ну вот, большинство-то за!..
…Что регламент? Ну что ты мне своим регламентом тычешь? Да плевал я на то, что по регламенту решение утверждается, если за него не менее четырёх пятых голосует! 73 процента – это тебе не моль в стакане… Это и есть четыре пятых. Почти. Остальные – найди…
…Какое нарушение? Нарушение – это когда в подкате не в мяч, а в кость играешь… Нарушение – это если большинство было бы против… А тут каких-то шести говёных процентов не хватает… Делов-то!.. Есть у тебя чистые бюллетни? Ну и действуй… Мне тебя учить ещё?.. Всё, конец связи.
Швыряет трубку на место. На некоторое время в комнате повисает тяжёлое молчание.
ШАРИКОПОДШИПНИКЯВИЧУС (осторожно). Орфей Муслимович, это не выход. Так мы проблему не снимем… В счётной комиссии – там ведь не только наши, там представители области, министерства…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Ну и?.. Они что, не живые люди? Кушать не хотят?..
ШАРИКОПОДШИПНИКЯВИЧУС. Конечно, можно попробовать, но… Параллельно ведь шло ещё и электронное голосование. Предварительные результаты уже забиты в компьютерную базу. Если высветится эмиссия голосующих бюллетеней, то система сразу же отреагирует. Будут нежелательные вопросы… Много вопросов…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (угрюмо глядя в пол). Парни… Я вам такие бабки плачу… А за что, спрашивается?..
(поднимая глаза и повышая голос)
За что? За то, чтобы слышать от вас эти сраные «не выход», «проблему не снимем», «вопросы будут»?.. Нет, Шарик, ты глазёнки-то не отводи. Ответь – за это?..
ШАРИКОПОДШИПНИКЯВИЧУС. Есть один вариант, Орфей Муслимович. Только…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Давай-ка без этих «только»… Выкладывай.
ШАРИКОПОДШИПНИКЯВИЧУС. Нужно по техническим причинам объявить перерыв до вечера. И за это время попытаться энергично поработать с частью мелких акционеров. Плюс – поговорить с воздержавшимися… Думаю…
(осекается на полуслове)
Допускаю, что процентов семь-восемь до продолжения работы собрания окучить можно. А там – простое переголосование и всё.
ПЕНИСТЫЙ. Так это что выходит: нам тут до ночи торчать? Мне вот на семнадцатый участок позарез надо. Там с опалубкой фундамента никак не решат. Стыка нет…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (приподнимает и бросает гирю снова на стол). Сиди! Стык ему… Надо будет – до утра проторчишь. Неделю проторчишь. Месяц!..
Резко поднимается и начинает нервно ходить по кабинету.
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Да-а.. Дела… Если наше решение не пройдёт и в области об этом узнают – во смеху-то будет!.. Ведущий стройтрест, передовик, трижды орденоносец, флагман отрасли – и на тебе! Не выплачивает дивидендов… И ладно бы – какие-то объективные причины… А то ведь анекдот: кучка дедков так решила… Да кто поверит? Начнутся проверки, комиссии… Вот уж где настоящий геморрой…
(останавливается, оборачивается к Шарикоподшипникявичусу)
Шарик, вот ты лично своей жизнью доволен?
ШАРИКОПОДШИПНИКЯВИЧУС. В общем-то, да, Орфей Муслимович…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. И зарплатой? И премией?..
ШАРИКОПОДШИПНИКЯВИЧУС. Ну, в принципе…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Но от лишних трёхсот баксов не отказался бы?
ШАРИКОПОДШИПНИКЯВИЧУС. Нет, конечно…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (к Пенистому). Ну а ты, Доментий Палыч?
ПЕНИСТЫЙ. На дороге не валяются…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (к Мохерову). А ты, Мартыныч?
МОХЕРОВ. Я пока что в здравом уме, Орфей Муслимович…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. А вот эти клоуны отказываются! Отказываются – и всё тут… Ты, Натан Мартыныч, наш профсоюз, знать должен… Ну-тка, какая в тресте обстановка по мелким держателям акций?
МОХЕРОВ (достаёт книжечку, роется в записях). Так, нашёл, Орфей Муслимович… Вот… Средний возраст держателей мелких пакетов акций треста – 56 лет… Ценные бумаги получали при акционировании предприятия пропорционально выработанному стажу и занимаемым должностям… Так… У каждого на руках от 10 до 35 обыкновенных голосующих акций… Так… Большинство – пенсионеры, получают от трёх до четырёх с половиной тысяч рублей в месяц… Плюс ещё двести от благотворительного фонда профсоюзного комитета…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (резко). От какого ещё фонда и комитета? Тоже мне меценат!.. А профком что у нас, из отдельного корыта жрёт?.. Говори, как есть – ежемесячно по двести рэ от треста…
МОХЕРОВ. Я так и говорю, Орфей Муслимович… От треста…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. То-то… Так: три тыщи плюс двести… Не сильно кучеряво… Проживи-ка месяц на эти гроши… Ты сможешь?
МОХЕРОВ. Едва ли… Но если вы, Орфей Муслимович, скажете…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Надо будет – скажу…
(к Пенистому и Шарикоподшипникявичусу)
И ты не проживёшь, и ты… А эти – живут себе! Да ещё и отказываются от денег, которые сами на их дурные бошки сыплются… Ничего не понимаю!
ПЕНИСТЫЙ (поднявшись со своего места). А я вот всё теперь понял, Орфей Муслимович! Всё как на ладони…
(показывает ладонь, но затем резко прячет её в карман)
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Что понял?
ПЕНИСТЫЙ. Понял, почему у нас всё так получилось… Наперекосяк… Раком…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Ну-тка, обоснуй…
ПЕНИСТЫЙ. Да потому, что не освятили мы наше собрание. Службу, как положено, не провели. Не окропили бюллетни и урны для голосования, молитвы даже перед началом не сотворили… А на аглофабрике, между прочим, каждый год на собрание батюшку приглашают. И на металлобазе – тоже… Вот так…
Некоторое время все присутствующие бессмысленно таращатся на Пенистого.
МОХЕРОВ. Ты, Доментий Палыч, это как?.. Ты это на серьёзе?..
ПЕНИСТЫЙ. А то!.. Я вот на свои объекты всегда попа привожу. Он и кадилом помашет, и акафист какой-нибудь над нулевым циклом прочтёт… А ещё тыщи три ему под рясу сунешь – так он щепотку святых мощей в фундамент положит. Вроде как гарантия от сглаза или там страховка…
Неловкое тягучее молчание.
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Болваном взял тебя с простых бригадиров, болваном, видно, на скамейку запасных и отправлю…
(пробует качать гирю, но ничего не выходит. Снова опускает её на стол)
Ты мне лучше скажи: что думаешь насчёт шариковского предложения?
ПЕНИСТЫЙ. Какого предложения?
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Такого! Перерыв объявить и тем временем провентилировать мозги хотя бы части мелкоты.
ПЕНИСТЫЙ (пожимает плечами). Ну, если надо… Только долго всё это, Орфей Муслимович… Хлопотно…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (к Мохерову). А ты, профком, как считаешь?
МОХЕРОВ (снимает очки, приосанивается). Думаю, предложение не лишено здравого смысла… Только вот что, Орфей Муслимович… Заговорщиков этих…
(неопределённый кивок в сторону окна)
…правильнее было бы вызывать не сюда, не на ковёр, так сказать, а на общетрестовский совет директоров. Чтобы всё было официально, весомо, чтобы наше решение опиралось на законную базу…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Поддерживаю.
(смотрит на Шарикоподшипникявичуса)
Так, Шарик, слушай сюда… Сейчас же садишься на телефон и обзваниваешь всех, кого надо. По списку. Большинство, конечно, здесь, на собрании, а кого нет – хоть из-под земли… Понял?.. Так, внеочередное заседание совета директоров назначаю…
(взгляд на часы)
…назначаю на два часа. Всё ясно? Шарик, лично отвечаешь за явку каждого… А сейчас Роберта мне набери…
Шарикоподшипникявичус набирает номер, передаёт трубку директору и исчезает.
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Алё-алё… Мулё! По голосу начальство перестал узнавать?.. Разболтались… Ладно, ты вот что… Сейчас объявляешь перерыв в работе акционерного собрания. Часов до пяти…
…Предлог? Предлог какой хочешь найди: компьютер там у тебя сломался, у секретарши месячные начались, энэло на промплощадке приземлилось… Усёк?.. А сам тем временем резво перелопачиваешь все списки приглашённых, выявляешь тех, кто голосовал против четвёртого пункта…
…Что значит, как? Это ты меня спрашиваешь – как? Ты что, первый год в высшей лиге играешь? Подключи службу безопасности, просмотри карточки мандатной комиссии, сравни их со списком зарегистрировавшихся акционеров… В конце концов, погляди, кто как в зале кучкуется… И к двум — понял? — к двум ноль-ноль – ко мне всех этих арлекинов. Хоть под конвоем! Я им на совете директоров анальные отверстия как следует проканифолю. Чтобы прошла охота по собраниям шастать, серьёзных людей от работы отвлекать! Деятели!.. Всё уяснил? Тогда действуй. Конец связи.
Орфей Муслимович кладёт трубку на место. Он заметно приободрился. Директор вновь берёт в руку гирю и с удовольствием выжимает её.
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Раз, два… Так что ты, Палыч, там насчёт попа говорил? Пять, шесть…
ПЕНИСТЫЙ (уже без прежнего пафоса). Да так я… В общем и целом… Я к тому сказал, что большое дело надо начинать всесторонне… Обстоятельно…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. С божьей помощью, что ли? Девять, десять…
ПЕНИСТЫЙ. В таком деле никакая помощь не помешает, Орфей Муслимович. А то… Примеров – сколько угодно… Я тогда ещё и. о. главного энергетика был… Так вот у меня на одном объекте – площадку, помнится, под детсад готовили – один на мозги больной товарищ решил угловые блоки лебёдкой ставить. Представляете? Простой фрикционной лебёдкой… Нагрузка-то – ого-го!.. Так вот, муфта соскочила, трос намотался на главный вал, барабан, конечно, сорвало – и блок, эбиэть, звезданулся метров с десяти… Стропальщику ещё повезло, только лодыжку раздробило. Вот тут…
(пробует показать, но присутствующие это дружно пресекают криком «Палыч!»)
Да, да, помню… Так вот, я потом специально узнавал: он даже некрещёный был…
Орфей Муслимович хмыкает, но не комментирует. Ставит гирю на стол. Наливают в рюмки, выпивают.
МОХЕРОВ. Это ещё ладно… У меня вообще случай был – обхохочешься…
В этот момент в комнату врывается Капитолина – субтильная, но очень энергичная особа невнятного возраста. В руках у неё сумочка, из которой торчит ворох листков.
КАПА. Огфей Муслимович! Огфей Муслимович!.. Это пгосто безобгазие какое-то… Я ей говогю: по сгочному пгоизводственному вопгосу. А она меня не впускает…. Вы же сами сказали: с любой пгоблемой – ко мне лично, в любое вгемя… К вам, то есть… Здгавствуйте!
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (морщится, как от зубной боли). А-а… Здравствуйте, Капитолина, добрый день… Да, говорил, помню… Но сегодня такое дело…
КАПА. Вот именно! Я ей так и сказала, этой бюгокгатке… Я, говогю, к дигектогу не на чашку чая иду, а по важнейшему деловому вопгосу. Гимн тгеста!.. Тги члена Союза писателей отказались писать его в столь сжатые сгоки, а я взялась… Да, взялась! Потому что пгидегживаюсь мнения, что тгудности только закаляют настоящего поэта. Да, да: твогить не благодагя, а вопгеки!..
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Так что, сочинили уже? Гимн-то?..
КАПА. Побойтесь бога, Огфей Муслимович! Габоты ещё непочатый кгай. Нужно с композитогом обсудить аганжиговку, дописать пагочку куплетов… Но пгоцесс пошёл, это главное… Дайте закугить!
Подавленные таким напором мужчины безропотно протягивают ей сигареты и зажигалки. Капитолина по-хозяйски устраивается в кресле, вываливает ворох бумаг прямо на столик. При этом она бесцеремонно сдвигает к краю коньяки, закуску и даже гирю.
КАПА. Ужас! Кошмаг! Сгоки за гогло, можно сказать, бегут, а у меня опогная стгочка хгомает. И пгипев забгаковали…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Как забраковали? Кто забраковал?..
КАПА (наливая себе коньяку). Ах, Огфей Муслимович! Только вы с вашим беспгецедентным художественным чутьём способны понять душу поэта… Почему же, почему остальные пгоявляют такую чёгствость?..
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Да кто проявляет-то? Вы о ком это, Капитолина?
КАПА. Можно пгосто Капа… О ком я? О начальнике вашего этого — как его? — планового отдела. Как вы и советовали, Огфей Муслимович, я показала ему чегновой вагиант гимна. А он всё почегкал. Взял – и почегкал…
(закрывает лицо руками, плечи её вздрагивают)
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Начальник планового?.. Да что он о себе вообразил?! Тоже мне Гоголь-моголь нашёлся, Лопе де Вега, мать его… Извините…
КАПА (тыкает сигаретой в листки). Вот, вот, видите?.. Здесь зачегнул… И тут… А вот тут знак вопгоса поставил… Нет, я пгосто не могу габотать в такой нетвогческой атмосфеге. Я категогически отказываюсь!.. Я всё-таки поэтесса! У меня два сбогника!.. У меня, может, негвы как стгуны…
(вновь заходится в рыданиях)
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (берёт лист, читает). «Гордясь своим заводом,
Мы кладку славных дней
Скрепляем не шамотом,
А дружбою своей»…
Хм-м… Что же… Довольно энергично написано…
«Без трещин и диффузий,
Ведь мы одна артель,
Где каждый – андалузит,
Где всякий – как мертель!»
Мда-а… Интересно… Я бы сказал – бойко…
КАПА (убирая от лица руки). Пгавда? Вы находите?..
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Конечно… Особенно это… Вот это место – про дружбу, про артель…
КАПА. Да, это сильный обгаз. И я знала, что вам понгавится… Я ведь, Огфей Муслимович, помню ваш наказ: пгидегживаться высокохудожественной метафогичности, не забывая пги этом пго пгавду геального пгоизводственного пгоцесса…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Да, да… Но можно маленькое уточнение?.. Дело в том, Капитолина, что у нас не завод, а трест. Строительный трест…
КАПА. А какая газница? Пгетпгиятие…
ПЕНИСТЫЙ. И вот это ещё… Разрешите, Орфей Муслимович?.. Про диффузию… При чём в строительном деле какая-то диффузия? Мы же не газораспределительная станция…
КАПА. Это метафога. Обгаз!.. Иносказательное отгажение как бы некоего гаспада, газложения… А у вас на заводе… То есть, в тгесте – всё наобогот, без тгещин и диффузий. Монолит. Сила!..
ПЕНИСТЫЙ. Допустим… Но почему у нас в тресте каждый – андалузит? Или мертель?.. Андалузит, Капитолина, это компонент защитной обмазки. А мертель – огнеупорная глина такая…
(к Мохерову)
Тебе, Натан Мартыныч, хочется быть глиной?..
МОХЕРОВ (уклончиво). Ну, я бы не стал так утрировать, Доментий Палыч…
КАПА (она почти в отчаянии). Товагищи!.. Господа!.. Как же вы не понимаете?.. Это же твогчество! Это же… Это – музыка небесных сфег!.. Это же не ггубое, лобовое, а косвенное, метафогическое отгажение пгоизводственных взаимоотношений…
(хлюпая носом, опрокидывает в рот рюмку)
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (поспешно). Ну, хорошо, хорошо, дорогая Капитолина… Не принимайте наши замечания близко к сердцу… Всё-таки мы технари как-никак… В общем и целом мне понравилось… Как там у вас?..
(заглядывает в листки)
«…Мы кладку славных дней скрепляем не шамотом, а дружбою своей…» – ну и так далее… Но сегодня не такой день, понимаете?.. У нас собрание сегодня акционерное… Мы с вами потом ещё вернёмся к гимну… Но чуть позже, ладно?.. Кое-что подправим, подрихтуем…
КАПА. Так, значит, вы считаете, что в целом недугно?.. А идеологически? Идеологически, Огфей Муслимович, всё выдегжано?
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (поднимаясь). И идеологически, и это… И эстетически, и политически… Я доволен, продолжайте трудиться… И так далее…
Раздаётся телефонный звонок. Орфей Муслимович берёт трубку и знаками даёт понять Капитолине, что разговор окончен. Пенистый с Мохеровым быстро помогают ей собрать листки и почти выпихивают поэтессу из помещения.
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (в трубку). На проводе… Да, да… Ну-тка, что накопал? Давай, давай, это интересно… Инициативная группа, говоришь? Ладно, разберёмся с ихними инициативами… А кто у них там за главного бузотёра?..
…Ты, Роберт, жалом не води, не люблю я этого… Раз есть инициатива, значит, есть и застрельщик… Ага, вот это уже теплее… Давай по списку…
…Угу… Ага, знаю… А это кто такой? Угу… Всё, теперь ясненько и понятненько… Давай! Конец связи.
Директор молча расхаживает по кабинету. Потом оборачивается к остальным.
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Ну что… Роберт всё разнюхал… Группа там какая-то инициативная объявилась, воду мутит. Против дивидендов голосовать остальных подбивает…
(после паузы)
Михальчук там у них, Трапезников, Исмагилов… А центрфорварда знаете кто играет? Не догадаетесь… Потапов!..
МОХЕРОВ и ПЕНИСТЫЙ (в один голос). Потапов?! Наш?..
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Может, и ваш… Потапов… Председатель совета ветеранов. Ничё главный ветеран нам подговнил, а?.. Вот пригрели у себя змея!..
(начинает набирать номер)
МОХЕРОВ. А я подозревал, всегда подозревал, что на Потапова положиться нельзя. Давно его знаю. Он и когда в бригадирах ещё ходил – уже тогда мог любой фортель выкинуть. Не одного управляющего под монастырь подвёл…
ПЕНИСТЫЙ. Да это предатель! Самый натуральный… А с такими, эбиать, надо коротко, без сюсю-мусю… Вызывать на совет и дрючить, дрючить по полной!.. Заигрался!.. Забыл, с кем дело имеет!..
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (в трубку). Шарик?.. Ну, как? Обзвонил?.. Лады. Так, заседание совета директоров без изменений – в два. Первым будем заслушивать Потапова… Да, который ветеран, мать его… Живого доставить или мёртвого – персонально отвечаешь. Всё, конец связи.
(тяжело взглянув на Мохерова)
А ты говоришь рыбалка… Яхту на Песчаное… Тут у нас у самих такая рыбалка сейчас начнётся – только успевай глушить да подсекать…
Конец первого действия
Действие второе
Мы видим уже другое помещение. Что-то вроде небольшого конференц-зала. Более деловая, хотя и не лишённая помпезности обстановка. На стенах – какие-то графики, стенды, рассказывающие о трудовом пути предприятия.
За столом руководителя – Орфей Муслимович, и тут не расстающийся со своей гирей. За общим столом расположились Мохеров, Пенистый, Элеонора Рональдовна, Похудеев и господин Латтекс. В уголке, но неподалёку от шефа скромно пристроился Шарикоподшипникявичус.
ПОХУДЕЕВ. …Нет, я решительно отказываюсь педалировать данный экстранеординарный вопрос. В конце концов, мы обязаны уважать собственное самосознание! И прошу зафиксировать моё лично-индивидуальное мнение в протоколе. Эпистолярно!..
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (недовольно). В каком ещё протоколе? Без протоколов обойдёмся, и так всё понятно…
ЛАТТЕКС. Извинит-те, уважаемый Орфей Муслимович… Мне вот-т, как предст-тавит-телю соучредит-теля, не всё понят-тно. Да… Можно узнат-ть, по какому вопросу нас ст-толь срочно собрали?.. Ут-точнить повест-тку?.. Чт-то я должен доложит-ть господину Блит-тюгину?
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Латтекс, ты давай того… Ты икру не мечи… Вечно у вас с Блитюгиным какие-то подозрения… У меня от твоего шефа секретов нету… А повестка… Повестка у нас проще футбольного мяча… С одним всего вопросом… Ну-тка…
(делает Шарикоподшипникявичусу знак головой)
ШАРИКОПОДШИПНИКЯВИЧУС (бесстрастным голосом читая по бумажке). На повестку дня внеочередного заседания совета директоров ОАО «Главстройтрест» выносится вопрос о ситуации, сложившейся в ходе прямого голосования по пункту номер четыре проекта решения годового собрания акционеров предприятия. В частности, выяснилось, что часть мелких акционеров выступает против предложенной менеджментом треста формулировки, касающейся порядка начисления и выплаты дивидендов, компенсаций и вознаграждений за минувший финансовый год. Таким образом, заблокировано принятие решения по ряду ключевых пунктов, включающих в себя…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (обрывая монотонную речь помощника). Ну-у, загундосил… Ты, Шарик, хоть кого усыпишь…
(обращаясь к остальным)
Короче. Речь только об одном – о безответственной, не спортивной, я бы сказал, выходке кучки владельцев мелких пакетов акций. О выходке дерзкой и демонстративной… Да, да, подчеркну — демонстративной!.. Для справки, если кто из присутствующих вдруг не в курсе: около двадцати процентов акционеров нынче утром проголосовало против решения о выплате дивидендов… Напомню: нашего с вами решения. Вот так…
(обводит всех взглядом, но ответной реакции не замечает)
Нам, как я понимаю, нужно дать оценку такому поведению. Взвешенную, объективную… Одно дело, если эти люди — а среди них немало простых работяг и малограмотных пенсионеров — искренно заблуждались, чего-то недопоняли. Другое… Другое дело, если сталкиваемся мы с сознательным саботированием отлаженного механизма принятия решений… И здесь нам необходимо чётко акценты расставить. Аккуратно, но чётко… Согласны?
(снова молчание)
Так, так… Что же… Никто не против того, чтобы считать заседание совета открытым?.. Тогда голосуем… Единогласно… Шарик, давай, зови.
ШАРИКОПОДШИПНИКЯВИЧУС. Обоих, Орфей Муслимович?
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Что, обоих?.. А-а… Ну, давай обоих…
Входит Потапов. Ему за семьдесят, но он крепок, подтянут, и – это сразу бросается в глаза – по своей природе не робок. Следом за ним в кабинете появляется Венедикт – парень в спортивном костюме, под мышкой у него какой-то плоский предмет. Венедикт остаётся у входа. Потапов же проходит к столу, но не садится. Со стороны кажется, что он с любопытством ждёт развития ситуации.
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (выдержав начальственную паузу). Потапов, ты патриот?
ПОТАПОВ. Присягу давал. Когда в армии служил… А что?
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Дурачку валяешь? Лады… Уточняю… Ты треста своего —патриот?
ПОТАПОВ (теперь он усаживается – как раз напротив директора. По-хозяйски складывает руки перед собой). Я, Орфей Муслимыч, в этом тресте уже столько лет… Я в СМУ-семь стропальщиком пришёл, когда вы, наверное, ещё овсянку с мамкиной тарелки доскребали… Вот и прикидывайте – патриот, не патриот…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (повышает голос). Потапов! Ты играй, да не заигрывайся… Я тебе, кажется, конкретный вопрос задал… Ты патриот своего предприятия или так себе — трусцой побегать вышел?..
МОХЕРОВ. Да вы же видите, Орфей Муслимович: он же издевается!.. Здесь заседание совета директоров — внеочередное, между прочим, — а ему хиханьки… Он же игнорирует!..
ПЕНИСТЫЙ. Причём, напоказ…
ПОТАПОВ (улыбается). А я ничего конкретного пока что и не услышал. Так, детский лепет, извините, Орфей Муслимыч… Объяснит кто-нибудь, что здесь происходит? Или так и будем в штирлица играть?..
Неожиданно из-за стола поднимается Похудеев.
ПОХУДЕЕВ. Принимая во внимание ваш возрастной ценз и ограниченность менталитета, я, как член совета директоров, считаю своим долгом пролонгировать разъяснение. Суть данной постановки вопроса – в той нигилистической, палеотивной, я бы сказал, позиции, которую вы, Потапов, сознательно заняли в отношении пункта номер четыре проекта постановления собрания акционеров…
МОХЕРОВ. Ты хоть отдаёшь себе отчёт, что этим самым решением вы от треста инвесторов отпугиваете?..
ПЕНИСТЫЙ. И заказчиков!.. Какой дурак теперь нас на объект позовёт, если в тресте, эбиать, такой бардак в руководстве?..
ПОТАПОВ (улыбки уже нет и следа). А-а… Нет чтобы сразу объяснить… А то: срочно к генеральному, патриот – не патриот…
(помолчав, словно взвесив то, что скажет)
Я, Орфей Муслимыч, когда в январе в тридцать градусов — да с ветерком — на ТЭЦ обвязку трубы заканчивал – да, чувствовал себя патриотом… И когда своих бригадных на разгрузку цемента в субботу-воскресенье выводил – тоже ощущал…
(берёт со стола бумаги)
Давненько, правда, это было… А вот когда мне сегодня утром эти листочки подсунули – исчез вдруг куда-то мой патриотизм. Испарился… Да и не у меня одного, кстати… Это по поводу вашего вопроса. Что ещё?
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. А чего ещё? Тут ни убавить, ни прибавить… Бывший бригадир передовой бригады, орденоносец, делегат двух съездов и трёх пленумов, ветеран, обязанный своими заслугами, между прочим, тресту – воротит нос и заявляет: мне теперь ваше предприятие до лампочки, чихал я на него!.. Куда ещё!..
ВЕНЕДИКТ (вскакивая со своего места у двери). Да не говорил он этого!.. Чего вы сразу перевираете?!.
ПОТАПОВ (осаживает парня жестом). Ты, Венька, цыц!.. Сиди и не встревай… Тут видишь, какой разговор… Не на пять копеек разговор…
(снова оборачивается к директору)
Ты… Вы, Орфей Муслимыч… Ладно уж, буду на ты, извини… И возраст дозволяет, и проще так – чтобы не перепинаться… Ты, Орфей Муслимыч, может, того и не заметил, а только серьёзно меня сейчас зацепил. За больное самое зацепил… Чужим, говоришь трест мне сделался?.. Отворачиваюсь я от него?.. А что если это он от меня давно отвернулся? Вернее, не он – трест-то причём? – а вы. Вы, которые в одночасье пришли, акции схватили и именем его прикрылись…
(обводит колючим взглядом всех, кто за столом)
И каким именем! Трест — кавалер орденов, лауреат премий!.. Таких по всей стране – по пальцам пересчитать. Свои заводы ЖБИ, комбинат эксперементального домостроения, собственные сборочные цеха, фабрика стеновых панелей, не говоря уж о всяких там пансионатах да санаториях… Его пятьдесят лет город создавал. Да что город – страна! По камушку, по гвоздику… А вы пришли – и подмяли под себя, как бульдозер осинку…
(к Мохерову)
Что, Натан Мартыныч, улыбаешься? Думаешь: завёл старый свою шарманку… Но было время, мы с тобой за чекушкой вместе эту шарманку слушали. Только теперь ты к другим песням привыкаешь… Да мы-то с тобой ладно, не о нас речь.. Разговор о тех, кого вы вместе с ополосками – за борт… А таких не одна сотня… Я постарше тебя, а не запамятовал, как оно было… Как только подогнули вы под себя трест – тотчас же всех пенсионеров сократили. Махом. Кинули им по десять акций – и адью!.. Позакрывали или перевели на хозрасчёт все невыгодные подразделения. Угробили, другими словами…
МОХЕРОВ. Стоп, стоп, стоп!.. Это что же получается? Потапов всем такого поросёнка подложил, денег людей лишил, и он же нам ещё и трибунал устраивает? Целый Нюрнбергский процесс?.. Ты, Потапов, часом не забыл, зачем тебя сюда пригласили? Ты о деле говори, а не личные счёты своди. Тебе вопрос задали.
ПОТАПОВ. Ты меня, Натан Мартыныч, за уздечку не хватай. Я к тому всё и веду… И личные счёты тут ни при чём. Слава богу, и сам в тресте не на последней должности, и Машка моя в сметном отделе. И Татьяна — старшим диспетчером… Какие личные?..
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Личные, не личные… Мы с тобой, Потапов, всё за боковую куда-то мяч запускаем… Ты давай – по центру, к главному давай… Ты почему против четвёртого пункта голосовал? Ты и твои эти…
ПОТАПОВ (усмехаясь). Ну, чего осёкся-то?.. Кто – мои?.. Подельники? Сообщники?.. Подскажу: единомышленники. Хорошее слово, между прочим, хотя и старомодное. Потому как единомышленники – это когда у многих разных и непохожих людей есть единая мысль. И они её считают важной. Вот…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. И у тебя… У вас, значит, такая мысль – зарубить продуманное и взвешенное решение?..
ПОТАПОВ. Продуманное?.. Взвешенное?.. Пускай так… А что, разве не имеем права?
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Почему же?.. Имеете… Как акционеры предприятия…
МОХЕРОВ. А вот как патриоты своего предприятия – нет!
ПЕНИСТЫЙ. Если, конечно, патриоты…
ПОТАПОВ. Опять двадцать пять… Я так полагаю, господа-товарищи, что о патриотизме мы с вами по-разному мыслим… Ваш патриотизм – это когда акционеры да рабочие – как семечки в подсолнухе. Сидят ровными рядами — жопками в корзинке, темечками наружу. Тихие такие, одинаковые, послушные… Хочешь – масло из них жми, хочешь – на сковородке кали и употребляй по своему желанию… Они не пикнут. Только знай себе — к солнышку маковкой будут поворачиваться…
Мохеров в нетерпении пытается что-то вставить, но Потапов останавливает его.
ПОТАПОВ. Нет, ты погоди, Мартыныч… Картинка с подсолнухом, конечно, приглядная получается… Да только вот закавыка: не семечки мы. Давно – не семечки. Разнокалиберные все какие-то стали, непохожие… Ершистые и трусливые, прилизанные и наоборот – занозистые…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. …Как ты?
ПОТАПОВ. Пусть – как я… Но – разные. Всякие… И патриотизм тоже у каждого свой…
ПОХУДЕЕВ. А у вас, Потапов… У вас лично – какой доминантный признак коррелятивно понятию «патриотизм»?..
ПОТАПОВ. Чего?
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Ну, ты-то сам как свой патриотизм понимаешь? Ты лично?.. По-твоему, только в том он и заключается, чтобы не в ногу с большинством идти?.. Плоско мыслишь, Потапов. Я о тебе лучшего мнения был…
МОХЕРОВ. Плоско – это ещё мягко сказано! Своими подстрекательскими действиями Потапов просто подставляет доверившихся ему людей…
ПОТАПОВ. Ну-ка, ну-ка… Поподробнее…
МОХЕРОВ (к Потапову). Да, подставляешь!.. Оставляешь стариков без положенных им денег.
ЛАТТЕКС. Если можно, ут-точнение: ещё не ост-тавил. Да. Может-т ост-тавит-ть…
МОХЕРОВ. Может, ещё как может!.. А это, Потапов, между прочим, наши с тобой старики: коллеги, ветераны треста!
ПЕНИСТЫЙ. И семьи их…
МОХЕРОВ. Ты о них подумал? Кто-то из них, может, в санаторий на эти деньги хотел съездить. Ещё кто-то планировал водопровод в саду заменить. Третьи – зубы вставить… Да мало ли!.. Но тут появляется профессиональный бунтарь Потапов и заявляет: денег, говорит, не ждите. Почему? Да просто потому, что я так захотел. Решил, понимаешь, леща руководству треста подложить… Волну очередную поднять… Только волна эта, Потапов, мутноватая какая-то выходит. На её гребне долго не удержишься…
ПОТАПОВ (поднимает большой палец). Молодец, Натан Мартыныч!.. Молоток… Говорили, да я не верил, что ты на Мальдивах своих увлёкся этим, как его, сёфри… сирфи… Как, Веня?..
ВЕНЕДИКТ. Сёрфингом…
ПОТАПОВ. Ну, точно… Смеялся я, отмахивался… Оказалось – правда… Гребень, волна… Брось, Мартыныч, какая на восьмом десятке лет мне, к чертям, волна?.. Я как ты – на доске – не умею…
(смотрит на остальных)
А вот вам подумать следовало бы – как против волны устоять. Против вот этой вот…
(из внутреннего кармана достаёт и разворачивает листок)
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (морщась). Что это?
ПОТАПОВ. Это решение расширенного актива совета ветеранов треста. Вчера собирались… Принято, как видите, единогласно… И вот какие слова здесь есть. Интересные…
(зачитывает)
«Выступить против пункта номер четыре проекта резолюции годового собрания акционеров как ущемляющего интересы рядовых акционеров…». Рядовых, понимаете… Под этими словами подписались те самые пенсионеры, ветераны, об интересах которых ты, Натан Мартыныч, так печёшься…
ПЕНИСТЫЙ (всплеснув руками). Крутой замес! Кубов на пять, эбиэть!.. Значит, директорат пенсионерам деньги отстёгивает – он стариков ущемляет. А Потапов на дивидендах жирный крест ставит – он борец за права и интересы… Как в том анекдоте: все вы пидо… педагоги, а я один Д’Артаньян… Аплодирую!
(хлопает в ладоши, но никто его не поддерживает)
Со своего стула поднимается Латтекс. Подходит к Потапову.
ЛАТТЕКС. Господин Пот-тапов, позвольт-те я взгляну…
ПОТАПОВ (протягивает ему листок). Пожалуйста… Не жалко…
ЛАТТЕКС (после того, как внимательно ознакомился с документом). Извинит-те, но здесь т-только двадцат-ть подписей. Да… Но эт-то мало. Для решения мало… Эт-то пят-ть или шест-ть процент-тов… Недост-тат-точно для т-того, чт-тобы блокироват-ть первоначальный проект-т пост-тановления. Да…
В свою очередь встаёт Венедикт. Он заметно волнуется.
ВЕНЕДИКТ. А мы стариков своих бросать не собираемся. Мы их решение поддерживаем… Ну, – чтобы деньги не получать… У нас самих, конечно, акций не густо, но мы с родителями поговорили, других родичей, кто из трестовских, подключили…
ПЕНИСТЫЙ. Это что ещё за конь с горы?
МОХЕРОВ (к Венедикту). Мы – это, извиняюсь, кто?
ВЕНЕДИКТ. Союз молодых бетонщиков… Арматурщики и сварщики, кстати, тоже за нас… И плотники частично…
ПЕНИСТЫЙ. А диспетчера?..
ВЕНЕДИКТ. Некоторые.
ПЕНИСТЫЙ. Может, и итээр?..
ВЕНЕДИКТ (маскируя смущение задиристостью). Такие тоже имеются… Кто со здравым смыслом дружит…
МОХЕРОВ (распаляясь). Да ты что себе позволяешь!.. Дожили! Вчерашние пэтэушники о руководство ноги вытирают… Мы ваши союзы эти – бетонщиков, сварщиков… — для чего создавали? Для чего на вас деньги тратили?.. Для того, чтобы вы свою глупость и позёрство на показ выставляли?.. Ваше дело какое? Цеховую эстафету организовать, стенгазету придумать да конкурс проммастерства провести… А они!.. Да мы!.. Да дайте только срок…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Не надо кипятиться, Натан Мартыныч… И с плеча давай не рубить… Оргвыводы, разумеется, делать будем, но позже… Сейчас же… Мне всё-таки хочется, чтобы Потапов спокойно объяснил нам мотивы такого решения.
ПОХУДЕЕВ. Интеллигибельного, если не сказать жёстче…
ПОТАПОВ (бережно складывая и пряча листок в карман). Ну, раз пошла такая пьянка, как говорится… Хорошо, объясню… Вот проголосовали бы мы сегодня за это решение…
(показывает на ворох бланков на столе)
Орфей Муслимыч бы проголосовал, я, Похудев, Доментий Палыч, дядя Вася с тётей Мотей… Здорово… Получили бы дивиденды все, кому полагается: Потапов – полсотни тыщ, директор – свои законные миллионов пять-шесть, дядя Вася с тётей Мотей – тыщ по десять… Ещё лучше!.. И в прошлом году примерно так получали тётя с дядей, Орфей Муслимыч и Потапов. И в позапрошлом… Чего, казалось бы, ещё желать?.. Только рано или поздно даже последний из работяг задаст себе вопрос: из какого кармана эти немалые денежки берутся?.. Кто их зарабатывает и правильно ли они тратятся… И никто не гарантирует, что с этими вопросами работяга потом не придёт к своему руководству…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Погоди, Потапов! То есть, как – из какого кармана?.. Есть утверждённый бюджет предприятия, в этом бюджете есть соответствующая статья…
ПОТАПОВ. Верно, есть… И бюджет есть, и статья имеется… Только вот что я вам, господа-товарищи, расскажу… Мне тут на днях внук мой Жорка такую декларацию загнул… Ты, говорит, дед, уже заколебал своими пустыми пивными бутылками. Всю лоджию ими загромоздил, велосипед ставить некуда. Сдавать ленишься, выбрасывать – жмотничаешь… Давай, говорит, я их сам в приёмный пункт относить буду. Тебе — то есть, мне, значит – прямая польза. Лоджия освободится, бабушка ворчать перестанет… А ты мне – то есть, получается, я ему – в конце года за это скутер купишь… Как вам заявленьеце?..
ПОХУДЕЕВ. Не усматриваю видимых причин, чтобы углубляться в квазииносказательность…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Действительно, к чему ты это?
ПОТАПОВ. Да к тому, что копейки-то эти – ну, за бутылки – Жорка на что потратит? На мороженое, на кассеты какие-нибудь да на компьютерные стрелялки свои. То есть, на себя. А дед ему ещё и скутер за это.
МОХЕРОВ. А ты бы хотел, чтобы пацан новые обои в коридор купил?.. Или лампочку в подъезде заменил?..
ПОТАПОВ. Хотел бы, не скрою… Мы бы с тобой, Натан Мартыныч, в его возрасте, может, так и сделали… Но что об этом толковать: и время другое, и пацан, действительно, соплячок ещё…
(обводит присутствующих взглядом)
Ну а мы-то с вами – не пацанва лопоухая. Не сопляки. Так?.. И понимать должны… По кругу посмотреть: из оборота треста в год на дивиденды эти самые уходит миллионов сорок. Или около того… Плюс поквартальные премии директорату, дополнительное вознаграждение крупным соучредителям, беспроцентные ссуды для своих… Со стороны поглядеть: благополучно живём. А на деле?..
(жест в сторону стендов на стене)
А на деле – все знают, что из двадцати двух участков треста десять давно на ладан дышат. Что первое СМУ уже полгода без заказов и без зарплаты сидит. Что комбинат облицовочных панелей выставляем на продажу… Вот и получается, Орфей Муслимыч, что благополучие наше – показное. Дутое благополучие. Под красивые слова на собраниях проедаем мы всё, что накоплено до нас… Сдаём стеклотару, предыдущими поколениями собранную, и на жвачку тратим…
ЛАТТЕКС. Мысль очень инт-тересная, господин Пот-тапов. Да… Но не забывайт-те, чт-то на дивидент-ты расходуют-тся средст-тва из чист-той прибыли предприят-тия… У т-трест-та положит-тельное сальдо…
МОХЕРОВ. Верно… Так что эти твои примитивные сравнения с бутылками, Потапов, здесь совершенно неуместны. Не из семейного кармана трест на вознаграждения деньги берёт…
ПОТАПОВ. Так вон оно что… А мне, старому обалдую, казалось, что в тресте у нас один карман. Общий. И если один из этого кармана погуще себе зачерпнёт, то другому пшик достанется…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Демагогия, Потапов. Чистой воды демагогия… И ты это сам чувствуешь. Только вот задний ход уже врубить не можешь. Секундомер включен, игра пошла… И ты теперь только об одном думаешь: как бы хоть до конца первого тайма продержаться…
ВЕНЕДИКТ (встаёт). А мы и не дадим ему пятиться. Даже если захочет… Мы задний ход врубать не собираемся.
ПЕНИСТЫЙ. А тебе кто слово давал? Позволили прийти на заседание – сиди и не чирикай… Да кто вообще разрешил его сюда пускать?
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Я разрешил… Но ты, Потапов, так и не объяснил нам членораздельно: чего худого в том, что дядя Вася принесёт завтра домой несколько тысяч?.. Ему что, не нужно лекарства своей тёте Моте покупать? За квартиру платить, внукам, в конце концов, помогать?..
ПОТАПОВ. Нужно. Конечно, нужно, Орфей Муслимыч, какой разговор… По льготным спискам лекарство по месяца два люди ждут. Загнёшься, пока оно придёт… А по коммерческим ценам – пожалуйста! В любом ларьке…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Ну! Об чём и речь…
ПОТАПОВ. Только дяде Васе этому лекарство не только сегодня нужно. Оно и завтра может пригодиться. А послезавтра – ещё вероятнее…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Не пойму, Потапов, к чему ты гнёшь…
ПОТАПОВ. К тому, Орфей Муслимыч, что по всем статьям не выгодно дяде Васе сегодня подачку эту от вас получать. И тёте Моте тоже не выгодно…
МОХЕРОВ. Подачку!.. Да это уже ни в какие ворота!..
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Постой, постой… Живые деньги положить в карман – не выгодно?..
ПОТАПОВ. Именно. Забрать сегодня эти деньги у треста – значит, урвать кусок из общего котла. Один возьмёт, другой, третий… А на что развиваться предприятию?
ЛАТТЕКС. Для эт-того предусмот-трены от-тдельные ст-тат-тьи. Да… Они прописаны в бюджет-те. В част-тности ст-татья «Оборот-тные средст-тва предприят-тия»…
ПОТАПОВ. Ладушки… Пускай – прописаны… Я, конечно, в экономике слабак, может, чего-то и недопонимаю… Но и ума, и образования, и опыта житейского у меня хватает, чтобы задать себе простой вопрос: где были все эти ваши умные статьи, когда в прошлом году нас с объекта в Масловке вышибли?
(делает рукой резкий жест)
Вышибли – и правильно сделали. Потому что мы там один месяц работали – два загорали. Комплектующих ждали, средств не хватало их закупать. А у финнов хватало – вот они там сейчас вместо нас пенки и снимают… Значит, что выходит? Значит, недостаточные средства для производственных статей мы себе отмеряли. Значит, опустошили мы их за счёт других статей – может даже, за счёт дивидендов этих самых…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Ты всё упрощаешь, Потапов… У тебя только чёрное и белое… Там всё гораздо сложнее было…
ПОТАПОВ. Может быть, Орфей Муслимыч… Но для оставшихся без получки рабочих это неважное утешение…
ПЕНИСТЫЙ. Так ты бы, Потапов, их и утешил… За дивиденды, эбиэть проголосовал…
ПОТАПОВ (твёрдо). Нет. Дивиденды получать не станем. Вчера, по крайней мере, все твёрдо решили… Предприятие валится, хиреет на глазах – а мы как стервятники от него по ломтю отрывать будем… Доотрываемся – пока один остов от треста оставим… Нет!
ПЕНИСТЫЙ. Товарищи, да это просто провокация!..
ПОТАПОВ (с нажимом). Это здравый смысл, Доментий Палыч. Это инстинкт самосохранения, если хочешь… Давай рассудим… Ну, прожрём мы доставшиеся нам сегодня крохи, а с чего завтра доходы начислять будем? С развалин ставшего банкротом треста?
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. А кто говорит о банкротстве? О банкротстве пока речи нет…
ПОТАПОВ. Нет, значит будет… К этому идём… За последние пять-семь лет в развитие хотя бы копейка вложена?.. Ты, Орфей Муслимыч, когда в цехе обжига последний раз был? Там бабы чугунные изложницы до сих пор вручную таскают. У нас автопарк процентов на восемьдесят изношен. Чтобы краны бегали – ребята сами допотопные электромоторы перебирают… А задержка зарплаты уже никого не удивляет. Это в тресте теперь в порядке вещей…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Ты божий дар с яичницей не путай, Потапов… Задержка – явление частное. И временное. Не нужно его в принцип возводить…
ПОТАПОВ. А ты не замечаешь, Орфей Муслимыч, что эти частности у нас постепенно в систему превращаются?.. Но ладно… Я вот к чему это… Посовещался вчера наш дядя Вася со своей тётей Мотей и вот что решил. Ну, думает, куплю я сегодня на эти деньги лекарство. Может даже ещё и на подарки внучатам хватит. Завтра, наверное, тоже куплю. Но с гостинцами, скорее всего, погодить придётся. А послезавтра покажут мне вместо дивидендов комбинацию из трёх пальцев. С кого их брать-то? С десятка-другого каких-нибудь мелких ООО или ЗАО, что на развалинах треста образуются? Так у них уже свои хозяева будут, с них взятки гладки…
(наливает себе в стакан минералки, медленно выпивает)
Так пусть лучше сегодня дядя Вася – а вместе с ним и я, и ты, Орфей Муслимыч — свои рублики в общей копилке оставит. А трест их в дело пустит: новый мощный пресс, к примеру, в камнелитейный цех купит, с десяток бульдозеров — в ДРСУ, с долгами рассчитается… И, глядишь, постепенно опять заказы к нам пойдут – как это было в те времена, когда полгорода в тресте трудилось… И внуки дяди Васины вместо того, чтобы раз в год клянчить себе на джинсы со стариковских дивидендов, уже сами в трест работать пойдут, будут здесь полновесную копейку добывать. Вот тогда, думаю, тресту и на премии внукам дяди Васиным средств хватать будет, и на дивиденды старикам ежегодные… Как считаешь, Орфей Муслимыч: это поважнее тех десяти тыщ, что мы им каждый год христаради кидаем?..
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Ну, ты гусь, Потапов!.. Ловко ты нас в офсайд загнал!.. И поколение новое приплёл, и времена прежние с ностальгией вспомнил… Знаешь, как это всё называется? Популизм это называется… Оглянись: всё вокруг поменялось!.. На сто восемьдесят развернулось… Условия поменялись…
ПОТАПОВ. А люди?.. Люди, Орфей Муслимыч, разве поменялись? Иными стали?.. Они как были нашими, так ими и остались. А мы всё делаем вид, что не замечаем этого, на Луне будто живём… И никуда мы от них не денемся – как и они от нас…
(усмехается)
Знаю, знаю, что ты сейчас мне скажешь. Рынок, скажешь, конкуренция – и ещё много мудрёных слов из книжек… Выживать надо, бороться – и в борьбе этой чем-то поступаться… Но трест уже давно не просто медленно с оборонительными боями отходит, он отступает по всем фронтам. А кое-где бежит и капитулирует!..
(подходит к стендам на стене)
Какие объёмы у нас раньше были? Вот – по пять-семь миллионов осваивали. Прокатные станы строили, микрорайоны, заводы целые… А сейчас? Если по сопоставимым ценам – вчетверо меньше… И продолжаем пикировать.
ПЕНИСТЫЙ. Но это же объективные условия! Чего сравнивать?.. Повсюду производство падает… Так что: нам теперь обосра… ободраться – и не жить?..
Жидкий смех за столом.
ПОТАПОВ (прищурившись). Объективные, говоришь?.. Объективные, я так понимаю, значит, правильные? Верные? Те, от которых никуда не деться?.. А если они, условия эти, говорят: отжил своё ваш трест, не нужен он?.. Мне что, соглашаться прикажешь с этим?.. Нет, Доментий Палыч, шалишь! Я другое условие знаю, главное. И оно пообъективней остальных: нам с тобой надо в фольгу раскататься, а предприятие сохранить. Без него не только дяде Васе и тётей Мотей хана – городу всему крышка… А чтобы сохранить – нужно в развитие, в развитие в первую голову деньги вбухивать. Не на чепуху, не на фантики блестючие… Вы только поглядите…
(начинает загибать пальцы)
К каждому юбилею обязательно приглашаем звёзд из Москвы. Так? Других звёзд – каждый сезон в футбольную и волейбольную команды. Это два… Банкеты – да такие, что дым коромыслом – по случаю любого праздника. Три.. Дошло до того, что заказали ко Дню строителя гимн для треста! И даже гороскоп…
(машет рукой)
Да чего толковать… Нам надо сейчас за любой заказ хвататься — вплоть до детских площадок, автобусных остановок — а не сидеть, в носу ковырять да ждать, когда нас снова аэропорты да цеха строить позовут…. Тогда, может, действительно люди о банкротстве шушукаться на каждом углу перестанут…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Какое банкротство, Потапов?.. Опять ты о банкротстве своём мифическом… Говорят тебе: нету для этого предпосылок.
ПОТАПОВ. Нету?
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Нету, нету…
(включает селектор. В микрофон)
Инга, принеси-ка мне папку со стола. Да, ту, красную… С показателями… Конец связи.
(снова – к Потапову)
Нету и не может быть… Не-мо-жет!.. Наоборот, данные по первому кварталу обнадёживают. Бетона произвели… Шарик, на сколько больше дали бетона?..
ШАРИКОПОДШИПНИКЯВИЧУС. На три с половиной процента, Орфей Муслимович…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Во! На три да ещё с половиной… Дорожного полотна уложили, выпустили гудронной массы – тоже на сколько-то больше…
ПОТАПОВ. …И при этом готовим приказ о сокращении почти сотни человек на асфальто-бетонном… Где логика?
Входит секретарша с папкой, передаёт её директору.
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (похлопывая по корочке папки). Вот где логика, Потапов. Вот здесь… В документах она, в графиках и таблицах… В фактах, а не в слухах, которыми ты тут козыряешь… Читай, Шарик…
(протягивает папку Шарикоподшипникявичусу)
ШАРИКОПОДШИПНИКЯВИЧУС (открывает папку, размеренно читает).
Как не пропеть об этом
Для вас во весь опор:
Песок, вода с цементом —
И вот готов раствор.
Гордясь своим заводом,
Мы кладку славных дней
Скрепляем не шамотом,
А дружбою своей —
Без трещин и диффузий,
Ведь мы одна артель,
Где каждый – андалузит,
Где всякий – как мертель.
И чётко по программе
Идёт за годом год,
Весь мир бульдозерами
Мы двигаем вперёд!
В скобках: последние две строфы произносятся дважды. Припев:
Строим страны обитель,
Кладка стремится ввысь.
Имя тебе – Строитель,
Именем тем гордись!
Тут ещё ноты, Орфей Муслимович. И диск с записью…
(демонстрирует листки с нотами и компакт-диск)
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (ошалело). Это что?.. Какого рожна?..
ШАРИКОПОДШИПНИКЯВИЧУС. Не знаю. Гимн треста, наверное… В папке сверху лежал…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (яростно тычет пальцем в кнопки селектора). Инга, это что за хреномундия в моей докладной папке?!. Про бульдозера, про диффузию…
…Что? Капка опять приходила?.. Так ты что, не видела, что она мне в папку засунула?.. Ты там в приёмной для чего торчишь? Цветочки только поливать?.. Через пятнадцать минут чтобы была как штык…
…Кто-кто, поэтесса эта… Я ей устрою лирическую встречу у фонтана в сочетании с пенальти, мать её!.. Ах, сидит уже?.. Ладно, пускай ждёт… Пускай ждёт, говорю! Всё, конец связи.
(отключает селектор, угрюмо-растерянно разводит руками)
Вот так вот… Сами видите… Чёрт знает что…
(излишне долго роется в папке)
А-а… Вот, нашёл…Гляди, Потапов, вот они — показатели за первый квартал. И за год тоже… Между прочим, целый экономический отдел составлял, не хухры-мухры…
Потапов подходит к директорскому столу, берёт листок и углубляется в его изучение.
ПОТАПОВ (как бы сам по себе). Ага… Основные производственные фонды на начало года… Так, так… Внеоборотные активы… Понятно… Валовая прибыль без учёта дебиторской задолженности… Угу… Заключено договор-подрядов… Ясно…
(отрывается от бумаги)
Крас-с-сяво!.. Прямо рапорт очередному пленуму!..
МОХЕРОВ (с вызовом). А ты хотел, чтобы иначе было?
ПОТАПОВ (кладёт листок на стол). При чём тут хотел-не хотел, Натан Мартыныч?.. В жизни-то оно действительно иначе. По-другому… Давай, Венедикт, расчехляй свой арифмометр…
Венедикт встаёт, подходит к столу и достаёт из пакета плоский продолговатый предмет. Предмет оказывается небольшим ноутбуком. Венедикт открывает крышку, включает его.
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (не скрывая неприязни). Что это?
ВЕНЕДИКТ. Компьютер, Орфей Муслимович. Персональный…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Я понял, что не патефон… Ты чего его сюда припёр? Я что, компьютеров, по-твоему, не видал?..
ВЕНЕДИКТ (с пиететом). Такого, может, и не видели… У этого знаете, какая мощность?!. А программы!.. Но главное не в программах и не в быстродействии… Здесь…
(щёлкает пальцем по корпусу ноутбука)
Здесь – контент-анализ развития отрасли за последние пять лет. По региону и по стране. И прогноз на ближайшее время… Тут всё по разделам: стройиндустрия в целом, индекс рыночной активности основных предприятий, инфляционные риски, капитализация наших конкурентов, их инвестиционная привлекательность и так далее… Что важно: всё взято в сравнении с нашим трестом… Кое-что, конечно, из Интернета скачали, ну а остальное сами нарыли…
ЛАТТЕКС (оживляется, подходит к Венедикту). Весьма инт-тересно, молодой человек. Да… Могу ли я пот-том скопироват-ть эт-ти данные?..
ВЕНЕДИКТ (с напускной важностью). Мы подумаем над вашим предложением.
Венедикт оглядывается на Потапова, вместе они смеются.
ПЕНИСТЫЙ. Ишь, деловая колбаса!.. Купил на папины деньги дорогую игрушку, щёлкнул, эбиэть, клавишей – и думает, что доклад в Совет министров готов… Да у нас, может, целый этаж экономистов этот отчёт сидел, составлял!.. Не чета тебе!
ВЕНЕДИКТ. Вот именно: сидел!.. Справки со стола на стол перекладывал… Да они, экономисты ваши, уже лет сто одним и тем же занимаются: собирают бумажки с участков и стройуправлений, сравнивают с цифирьками, которые три месяца назад от них же и получили… Спят на ходу, привыкли спать… У нас давно и планово-экономический отдел, и трест весь целиком в сонное царство превратились!..
(косится на Потапова, потом – озорной взгляд в сторону директора)
Вы уж извините, Орфей Муслимович… Только вас уже давно ребята промеж себя Орфеем Морфеичем кличут… Спит трест сном беспробудным…
Директор со своего места только неопределенно хмыкает.
ВЕНЕДИКТ. Вот вы сейчас на эти данные ссылаетесь…
(жест в сторону красной папки)
Но они же липовые. При постоянном сокращении штатов и объёмов относительные цифры получаются, может быть, и сносными. Иногда даже с перевыполнением… А на деле?.. Что в сухом остатке?..
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (невольно вовлекаясь в процесс). Что – на деле? Нут-ка… Ну и что, по-твоему, в остатке?..
ВЕНЕДИКТ. А на деле – фигня на постном масле!.. Мы, Орфей Морфе… извините, Муслимович… мы за базу взяли совсем другие показатели. Не количество договоров и размер дебиторской задолженности… Мы положили в основу биржевые котировки акций треста. Точнее, динамику их котировок… И вывели, таким образом, коэффициент деловой активности нашего предприятия…
Орфей Муслимович невольно перемещается ближе к экрану компьютера.
ВЕНЕДИКТ. И вот какая интересная картинка выходит, Орфей Муслимович… Если два года назад этот коэффициент составлял шесть и шесть десятых, то сегодня – только три и семь… Это самый низкий показатель среди головных предприятий отрасли… А если учесть крайне низкие темпы реструктуризации долгов, вывод из треста ликвидных активов и подозрительная перерегистрация расчётных счетов предприятия… Любой менеджер скажет вам, Орфей Муслимович, что это симптомы скорого банкротства…
В кабинете повисает молчание. Латтекс приподнимается, но пока тоже безмолвствует.
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (набычившись). Допустим… Допустим, хотя бы десятая доля из того, что мы сейчас здесь услышали – правда… Хотя, выводы, конечно, скороспелые и малосостоятельные… Да их ещё проверять и проверять… Но… Котировки там, цены на акции – ладно, это ещё можно в компьютере наковырять… Но перевод активов?.. Перерегистрация счетов?.. Это как понимать, а?..
ПОТАПОВ. А разве это не так, Орфей Муслимыч?
ЛАТТЕКС. Перевод счет-тов?.. Расчет-тных счет-тов, вы говорит-те?.. Очень инт-тересная информация. Да… Вы, Орфей Муслимович, об эт-том господину Блит-тюгину ничего не сообщали…
ПОТАПОВ. Он никому не сообщал… Орфей Муслимович, можно поинтересоваться, на кого сейчас оформляется загородная база «Ветерок»? Молчишь?.. Отвечаю: на твою жену, Орфей Муслимыч… Ещё… Почему месяц назад ни с того ни с сего изменились банковские реквизиты самого рентабельного подразделения треста? Я имею в виду гравийно-щебёночный цех… Да потому, что совладельцем его тихой сапой стал зять Мохерова, член правления того самого банка, куда цех перевели на обслуживание!.. Дальше перечислять?..
ЛАТТЕКС. Эт-то верно, господа?.. Насколько дост-товерны эт-ти сведения?.. Извинит-те, я должен срочно связать-ться с господином Блит-тюгиным…
(выходит, на ходу набирая номер на мобильном телефоне)
В помещении воцаряется недобрая тишина.
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (поднимается, упираясь кулаками в стол). Мне бы очень… Очень не хотелось бы раздавать сейчас красные карточки и вешать ярлыки… Но я должен дать оценку словам Потапова… За ними я не усматриваю ничего, кроме открытой атаки на руководство треста… Легитимного руководства, я это подчёркиваю… Но эта хорошо подготовленная и заранее спланированная атака была бы невозможна без участия кое-кого из присутствующих здесь… Данные по движению счетов он мог получить только от кого-то из членов совета директоров…
(медленно обводит взглядом всех сидящих за столом)
Кто из вас?.. Кто, я спрашиваю?..
После секундного замешательства встаёт Элеонора Рональдовна.
ЭЛЕОНОРА РОНАЛЬДОВНА. Это я, Орфей Муслимович… Я дала Потапову отчёт о текущем финансовом состоянии треста…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Закрытый отчёт…
ЭЛЕОНОРА РОНАЛЬДОАНА. Да, закрытый отчёт. Дэ-эс-пэ…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. С-с-сука!..
Потапов делает резкое движение в сторону директора, но его удерживают.
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (сжав кулаки, багровея). С-с-сука!.. Тварь!.. Завтра же… Нет, сегодня!.. По статье!.. Слышишь, Похудеев?.. По статье чтобы!.. Готовь приказ!..
ПЕНИСТЫЙ. Элька!.. Элеонора Рональдовна!.. Ты часом не рехнулась?..
ЭЛЕОНОРА РОНАЛЬДОВНА (сухо, без тени смущения). Вам следовало бы контролировать свои эмоции, Орфей Муслимович… Да, отчёт вместе с копиями распоряжений Потапов получил от меня… И поверьте, мне нелегко далось это решение… Но иного выхода я на тот момент не видела. Да и сейчас не вижу… В последнее время роль финансово-экономического блока, который я возглавляю, свелась в нашем тресте… Свелась к функции какой-нибудь рядовой бухгалтерии… Меня почем-то лишили права второй подписи… Вы, Орфей Муслимович, лично отстранили меня от участия в ревизионной комиссии…
(поправляя причёску)
Что за этим кроется? Недоверие?.. Или попытка что-то скрыть от лишних глаз?.. Буду откровенна: с некоторых пор я просто перестала ощущать себя частью вашей команды, Орфей Муслимович. Перестала… И очень надеюсь, что при новом руководстве роль и место директора по финансам будут оценены по достоинству…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Я не ослышался?.. При новом?.. Каком ещё – новом?..
ПОТАПОВ. Не ослышался… В случае, если вопрос о недоверии тебе, Орфей Муслимыч, поставит более половины акционеров – состоятся перевыборы… Ты не хуже моего знаешь это положение…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Так это война, Потапов?..
(подумав, словно внутренне собравшись, мобилизовавшись)
Да я и сам вижу, что война… Только ты выход в финал раньше времени-то не празднуй! Пока я что-то не слыхал, чтобы кто-то ставил вопрос о недоверии… О половине размечтался!.. Ты хотя бы двадцать процентов голосов против меня наскреби… Десять хотя бы…
(пытается качать гирю, но упражнение как-то не клеится)
ПОТАПОВ. Попробую…
(черкает на бумажке)
Ну, наши ветеранские голоса против тебя, Орфей Муслимыч. Здесь без вопросов… Но этого, конечно, недостаточно… А вот ежели присоединить к ним пакет Блитюгина и, скажем, голосующие акции Похудеева и Натан Мартыныча… Процентов семьдесят, думаю, получим… Как минимум…
Несколько мгновений все «переваривают» услышанное. Затем Мохеров с Похудеевым вскакивают и начинают что-то гневно выкрикивать. Им вторит Пенистый.
ЭЛЕОНОРА РОНАЛЬДОВНА (хладнокровно дав оппонентам высказаться). Господин Похудеев, держитесь в рамках приличий!.. Или вы всё ещё надеетесь, что ваш патрон…
(короткий кивок в сторону директора)
…будет прикрывать вас в этом… В этой грязной истории с пэтэушницами?.. Неумно, недальновидно…
ПОХУДЕЕВ (осекается). Каких ещё пэтэушницах?.. Систематически отказываюсь принимать во внимание ваши, так сказать, солиптические инсинуации… Де-факто это сфабрикованный подлог, а де-юре…
ПОТАПОВ (показывает пальцами решётку). Де-юре, Похудеев, это от трёх до пяти общего режима… Так, Венедикт?
ВЕНЕДИКТ. И это ещё при наличии хорошего адвоката и смягчающих обстоятельств…
ПОТАПОВ. Адвоката ты найдёшь, конечно, какой разговор… А вот с остальным, Похудеев, будет сложнее… Все знают, что именно ты курируешь распределение практикантов из трестовских училищ. Так?.. Значит как раз тебе и предстоит давать объяснение, почему пять второкурсниц из малярной группы прошлым летом практику свою проходили не на стройке, как полагается, а в загородной сауне, закреплённой за руководством треста. Почему они там месяц обитали безвылазно…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Ну, ты, гляжу, вообще!.. Деятель!.. Ты, Потапов, всё уже в ход пустить готов… Грязью готов облить… Девчонок припомнил каких-то, мондавошек… Да они там ремонтом как раз и занимались… Покраска-побелка…
ВЕНЕДИКТ (заглядывает в компьютер). А в милиции они, Орфей Мор… тьфу!.. Муслимович, совсем другое говорили… Даже в деталях описывали, каким способом себе пятерки за практику зарабатывали…
ЭЛЕОНОРА РОНАЛЬДОВНА. И ни для кого не секрет, что наш директорат в полном составе каждую пятницу в эту сауну ездит. А то и чаще…
Директор пытается что-то возразить, но Потапов жестом останавливает его.
ПОТАПОВ. Да не суетись ты, Орфей Муслимыч, не суетись… Не о тебе, в конце концов, речь… Понятно, что за жабры тебя не схватить, со свечкой там никто не стоял. А если кто и стоял – тот молчать будет…
(насмешливый взгляд в сторону Мохерова)
Чего проще: сгоняют смышлёные ребятки из твоей службы безопасности по адресам. Кого припугнут, кому сунут тыщ двадцать… И заберут назад эти перепуганные дурочки-ссыкушки свои заявления…
(приближаясь к Похудееву)
А вот за тебя не поручусь… За тебя, Похудеев, никто бегать не станет… Потому как бесполезно. Приказ о направлении девчат в сауну тобой лично подписан и к делу подшит. Это уже документ. Официальный… Это — злоупотребление служебным положением со всеми вытекающими… Так?
ПОХУДЕЕВ (не глядя Потапову в глаза). И всё-таки я… Реагируя на это казуистическое обвинение… Если даже предположить чисто гипотетически…
ПОТАПОВ (очень жёстко). Так, я спрашиваю?
ПОХУДЕЕВ (опустив голову и потому едва слышно). Да…
ПОТАПОВ. Ну и ладушки… Теперь, значит, твоя задача – резких движений не делать… Тихо сидеть… Орфею Муслимычу, ему – да – резона не было тебя из дерьма тащить… Иначе сам бы завяз… Другое дело – новое руководство… Тут расклад совсем иной получиться может… Так что, Похудеев, как в песне поётся: «надейся и жди»…
К Потапову и Похудееву приближается Мохеров.
МОХЕРОВ. Напролом, значит, прёшь, Потапов?.. Кто за тобой стоит, а? Ну, скажи – кто?.. Ты и меня хочешь так?..
(тычет пальцем в сторону притихшего Похудеева)
Не выйдет… Не срастётся у тебя или у вас там!.. Ты меня знаешь, мы давно с тобой… С Буганской ГРЭС вместе… Меня так просто в асфальт не закатаешь!..
ПОТАПОВ. Я, Натан Мартыныч, не каток дорожный, чтобы кого-то в полотно закатывать. Тебя – тем более… Про электростанцию не беспокойся, я помню… Да и ты, наверное, карагулашский тоннель не позабыл… Не позабыл ведь?.. Про то, как мы его двумя смежными бригадами в том хребте пробивали?.. Твоя бригада была комсомольско-молодёжная, моя – ударная и коммунистическая… Мы же тогда ноздря в ноздрю с тобою шли: ты сто процентов дашь, я – сто десять, твои хлопцы сто пятнадцать осилят, мои ребята – сто двадцать!.. Я не забыл…
МОХЕРОВ (увлекаясь воспоминаниями). Такое разве забудешь?.. Так скалу рубили, что путеукладчики за нами не поспевали…
ПОТАПОВ. Что там путеукладчики!.. Стройбатовцы породу запурхались отвозить, не справлялись… Помнишь, командир у них был, подполковник? Ну, крупный такой, коронки ещё спереди железные… Матерился всё… Помнишь?.. Мне, говорил, ваше соцсоревнование – не пришей глисте рукав, мне третью звезду на погоны за это не кинут…
МОХЕРОВ. А мы ему вместо звезды – канистру спирта. Он и успокоился… А сами с десяток его дембелей – из тех, что потолковей – подснежниками в свои бригады определили. И дальше попёрли… Солдаты что… Они довольнёшеньки: кому не хочется домой с копейкой вернуться!..
ПОТАПОВ. А как по-другому?.. К годовщине Октября ведь сбойку хотели сделать… Так и заявляли ребята на собраниях: кишки, мол, на отбойный молоток намотаем – а объект сдадим!.. Плывун помешал…
МОХЕРОВ. И откуда только взялся!.. То вода, то песок, то песок с водою вместе — каша какая-то… Овсяная… И ничем, главное, не схватишь, не запломбируешь, сквозь щели сочится… Столько сил положили, пока справились!..
ПОТАПОВ. Трёх дней не хватило. Трёх, Мартыныч!.. Как ребята переживали! Эдька с Рустамом плакали даже…
МОХЕРОВ. А ведь не о том переживали, что медальки там, знамя переходящее не получили. Злились, что слово не сдержали…
ПОТАПОВ. А что дома было – и смех и грех!.. Я рассказал своим за ужином – Машка в слёзы. Я, говорит, в сочинении написала, что папка мой досрочно прорыл тоннель в самой большой горе и им гордится вся наша страна и лично правительство в Кремле. А ты, говорит, не успел. Почему тогда на меня ругаешься, когда я в школу опаздываю?..
МОХЕРОВ. Помню, помню эту историю… Колька-то мой с твоей Машутой в одном классе учился… Он, оказывается, у неё это самое сочинение сдул и пятёрку за него изловчился получить. А Машке твоей пару влепили. За плагиат, значит…
ПОТАПОВ. Недели две девка дулась. Как про Кольку твоего заговорим – аж кулачки вот так сжимает… Кто же мог подумать, что у них в десятом всё так нежданно-негаданно сладится?.. Они ведь на выпускном друг от друга ни на шаг не отходили… Помнишь, Мартыныч?..
МОХЕРОВ. А то как же… Он к ней даже чтобы потанцевать никого не подпускал… Жаль, не срослось у них чего-то дальше…
ПОТАПОВ. Так частенько бывает… Чего уж… Машка в Питер поехала в институт поступать, Николая через год в армию проводили… Бывает… Это жизнь…
Оба смолкают, думают каждый о своём. Входит Латтекс.
ЛАТТЕКС. Т-там, в приёмной эт-та… Поэт-тесса сидит-т, ждёт-т. Да…
Орфей Муслимович отмахивается — не до неё, мол. Выжидающе глядит на Латтекса. Тот пока молчит, но усаживается уже не на прежнее место, а на сторону Потапова и Элеоноры Рональдовны.
ЛАТТЕКС. Я пят-ть минут-т назад имел беседу с господином Блит-тюгиным. Да… Он всем передаёт-т больной привет-т…
Никакой реакции. Присутствующие явно ждут от Латтекса другой информации.
ЛАТТЕКС. Господин Блит-тюгин весьма огорчён сообщением о не согласованных с ним изменениях в финансовой ст-трукт-туре предприят-тия… Весьма. Да…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (срываясь). Огорчён он!.. А я здесь, по-вашему, кто? Гендиректор или моль в стакане?.. Извиняюсь… Оперативное управление активами – в том числе и финансовыми – входит в мои обязанности. Прямые… Это текущие моменты, господин Латтекс…
(после паузы)
Я хотел сообщить… Сам, лично позвонить Блитюгину твоему хотел… В общем, закрутился с собранием этим…
ЛАТТЕКС. Боюсь, Орфей Муслимович, вы недооценивает-те серьёзност-ти случившегося… Единолично меняя схемы финансовых пот-токов, вы грубо нарушает-те договорённост-ти с соучредит-телями. Да… Учит-тывая эт-то, господин Блит-тюгин дал мне конкрет-тные инст-трукции…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Ну-тка, продолжай… Его что, моя фигура устраивать перестала?
ПЕНИСТЫЙ. Я говорил, говорил вам, Орфей Муслимович, что Блитюгин этот заговор плетёт!.. А вы не верили… А теперь что?.. Бардак полный, эбиэть… Как на площадке обжига шлакоблоков после обрушения кровли… Сижу тут… А мне на семнадцатый надо… Эх!..
ЛАТТЕКС. Я не совсем понимаю, о каком заговоре идёт-т речь… В качестве соучредит-теля господин Блит-тюгин имеет полное право вносит-ть предложения по новым кандидат-турам в члены совет-та директ-торов т-трест-та. Да…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (стучит кулаком по столу). Заладили о правах… И этот теперь имеет право, и тот… Побежали крысы с корабля… Но имейте в виду: Орфей Муслимыч свой матч ещё не доиграл!.. Мой пакет, Латтекс, не меньше, чем у твоего шефа, да и у Мохерова тоже кое-что имеется…
(поворачивает голову к Мохерову)
Ты, Натан Мартыныч, надеюсь, ещё в моей сборной играешь?..
МОХЕРОВ. Само собой, Орфей Муслимович… Революций нам не надо. Особенно в такой кризисный момент…
(смотрит на Латтекса)
Имейте в виду, господин Латтекс, если дойдёт до этого, я буду голосовать против каких-либо перестановок в совете директоров. Так и знайте…
ЛАТТЕКС. И всё-т-таки я наст-таиваю…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (обретая прежнюю уверенность). Настаивать у себя в Москве будешь. Здесь я пока хозяин… Я! – понял?..
МОХЕРОВ. Тихо, тихо, Орфей Муслимович, спокойно… Не надо поддаваться на шантаж…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Да я спокоен… Как дохлая лошадь…
ЭЛЕОНОРА РОНАЛЬДОВНА. Что ж, это хорошо, что спокойны… Это просто замечательно… Тогда для вас не будет большой неприятностью узнать о том, что акции Натана Мартыновича не могут учитываться при голосовании…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ. Ты что плетёшь?.. Как – не могут?..
МОХЕРОВ. Это же мой пакет!.. Мой!.. Личный!.. Почему это я не имею права распорядиться своими голосующими акциями?..
ЭЛЕОНОРА РОНАЛЬДОВНА. Объясняю… Все ваши акции, Натан Мартынович, если вы помните, находится в доверительном управлении у компании «Дельта-М»… Я лично справку-поручительство вам подписывала… Так?
МОХЕРОВ (слегка обеспокоено). Ну, находится в управлении… И что с того?.. Владелец-то бумаг всё равно я… И передавать их кому-то пока не намерен. Ни за какие деньги…
(многозначительно смотрит на Латтекса и Потапова)
ЭЛЕОНОРА РОНАЛЬДОВНА. А в этом, уважаемый Натан Мартынович, нет никакой необходимости… Потому что полгода назад под эти акции был взят крупный кредит. И, насколько верно я информирована, вы этот кредит до сих пор не погасили…
МОХЕРОВ. Ну и что?..
ЭЛЕОНОРА РОНАЛЬДОВНА. А то, что в договоре кредитования есть маленький пунктик. Вы, Натан Мартынович, возможно, на него внимания не обратили. А я заметила.
(листает свой блокнот-ежедневник)
Вот этот пункт: «Заёмщик, обеспечивший полученные средства принадлежащими ему на правах собственности ценными бумагами, до момента возвращения кредита и указанных в договоре процентов временно отстраняется от оперативного управления упомянутым пакетом акций»… Я не ошиблась, господин Латтекс?
ЛАТТЕКС. Совершенно верно, Элеонора Рональдовна… Эт-то ст-тандарт-тное условие подобных договоров. Да… И более т-того: владелец депозит-тария, в данном случае компания «Дельт-та М», вправе назначат-ть временного распорядит-теля данным пакет-том бумаг. Да…
МОХЕРОВ. Эй, эй, любезные!.. Поаккуратней на поворотах!.. Вы, гляжу, моими акциями порулить не прочь… Тогда уж сразу топайте в управляющую компанию и проситесь в эти… Как их… Временные распорядители…
ЛАТТЕКС. Зачем т-топат-ть? Эт-то лишнее, господин Мохеров… У вашего пакет-та акций уже имеет-тся операт-тивный распорядит-тель. Да… Не беспокойт-тесь: временный. До погашения кредит-та…
МОХЕРОВ. Вот оно как? И кто же он?..
ЛАТТЕКС. Господин Пот-тапов. Да… Т-такое решение т-только чт-то принял господин Блит-тюгин. Он учредит-тель компании «Дельт-та-М»… Я думаю, эт-то весьма разумный выход из данной сит-туации…
ЭЛЕОНОРА РОНАЛЬДОВНА. Я бы сказала: оптимальный и единственно верный…
ВЕНЕДИКТ (сверяется с компьютером). Если так… Если такой расклад – то акционеры получают право ставить вопрос о недоверии руководству…
Все смотрят на Орфея Муслимовича. Тот сидит неподвижно – как-то сразу постарев и сгорбившись. Мохеров подходит вплотную к Потапову.
МОХЕРОВ. Потапов… Ты что, и вправду?.. Своими собственными руками?.. Сам меня и утопишь?..
Молчание.
МОХЕРОВ (тихо, с недоумением в голосе). Да что же это?.. В голове не укладывается… Мы же с тобой с Буганской станции… Мы же на первомайские демонстрации вместе ходили… Семьями… А тоннель?.. А опоры под ЛЭП в тайге?.. Комарьё, гнус, жара под тридцать – а мы опоры… Да ты что, Потапов?..
Потапов не отвечает.
МОХЕРОВ. Чего молчишь?.. Против голосовать будешь?.. Против Орфея Муслимовича, против меня?..
ПОТАПОВ (прямо глядя ему в глаза). Против, Мартыныч… Только не против тебя лично… Я буду голосовать против медленной агонии треста. Нашего с тобой треста. Нам он здоровым работягой нужен, а не калекой немощным. Нам, городу, стране… И детям нашим, и внукам тоже… Разве не так, а?..
МОХЕРОВ. Детям и внукам, говоришь?.. Может, и детям, может и внукам… Да только не нашим. А того, кто вот в это кресло сядет…
(кивок на директорское место)
Закон жизни, Потапов, от него никуда… У тебя закурить есть?
ПОТАПОВ. Не курю я… Да и ты, вроде, лет десять уж как бросил…
МОХЕРОВ. А сейчас вот захотелось…
(оглядывается на присутствующих)
Даст кто-нибудь в зубы бывшему председателю профкома? Так, чтобы дым пошёл…
Похудеев делает, было, движение в его сторону, но потом опасливо смотрит на Потапова. Убирает пачку обратно в карман.
ПЕНИСТЫЙ (угощает сигаретой Мохерова, закуривает сам). Да-а… Во, замес так замес… Говорил же – попа надо было позвать…
(к Потапову)
Мне дела кому сдавать?..
Потапов не слышит вопроса. Он отдаёт какие-то распоряжения Венедикту, Латтексу, Похудееву и Элеоноре Рональдовне. Те кивают и исчезают из кабинета.
ШАРИКОПОДШИПНИКЯВИЧУС (осторожно откашливается). Извините, господа… Через полчаса заканчивается перерыв в собрании. Народ уже стал потихоньку в зал возвращаться…
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (зло). А ты чего раскукарекался?.. Закрой дверь, Шарик! С той стороны…
ШАРИКОПОДШИПНИКЯВИЧУС. Я вам не Шарик, Орфей Муслимович. Моя фамилия Шарикоподшипникявичус. Ясно?…
(уходит с гордо поднятой головой)
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (говорить ему мешают приступы истерического хохота). Вот теперь ясно! Ха-ха… Как божий день ясно… В глубоком офсайде Орфей Муслимович, вне игры – и дёргаться бесполезно… Ха-ха… Боковой арбитр уже дал отмашку… Ловко!..
(немного успокоившись)
Что, Потапов, сам за этот стол сядешь или другую марионетку твой хозяин пришлёт?.. По звонкам из столицы работать теперь будешь?.. Да ладно, бери, владей… Заслужил… Всё, всё тебе передаю…
(беспорядочно кидает на стол какие-то ключи, папки, футляры)
И рабочих отдаю, и печати, и ключи от сейфа, и автопарк, и бланки, и девочек вместе с сауной… Рули!.. Это городской телефон, это селектор, это… Ну, ты знаешь… Всё передаю: машину персональную, кабинет, секретаршу свою Ингу, дуру эту… Даже гирю могу оставить… Хочешь гирю, Потапов?..
(пытается подать гирю, но не удерживает и та с грохотом падает на пол)
В дверь заглядывает обеспокоенный Венедикт.
ВЕНЕДИКТ. Фу-ты… А я-то думал… Думал – с компиком что-то… Я железо-то своё заберу, а?..
(указывает на ноутбук)
ПОТАПОВ. Оставь, оно тут нужнее… Ты, Венька, лучше вот эту железку прихвати… Мне она, вроде как, уже ни к чему, а вам молодым — в самый раз…
Вениамин хватает гирю и, ловко выжимая её на бегу, исчезает.
ПОТАПОВ (умостившись прямо на столе перед директором). А песню… Песню оставляешь?.. А, Орфей Муслимович?..
ОРФЕЙ МУСЛИМОВИЧ (глядит исподлобья). Какую ещё песню? Нету у меня никакой песни…
ПОТАПОВ. Ну, как нету… Гимн этот… Гимн треста нашего…
(берёт в руки красную папку, в которой лежали листки с гимном)
Отдаёшь?..
В этот момент в кабинет из приёмной врывается Капитолина.
КАПА. Ну, наконец-то, о гимне вспомнили!.. Огфей Муслимыч, я уже часа тги в вашей пгиёмной пагюсь… Секгетагша не впускает… Я ей говогю: к Огфею Муслимычу по вопгосу пегвостепенной важности!.. А она, ну, секгетагша ваша, пгямо у погога встала, вот так вот гуки газвела – не пущу и всё!.. А у меня, может, с силлаботоникой замогочки, стгока на гитм не ложится… Пгямо твогсеский ступог какой-то… Вот, сами послушайте…
(читает наизусть, с выражением)
Как не пгопеть об этом
Для вас во весь опог:
Песок, вода с цементом –
И вот готов гаствог…
Капитолина энергично изображает процесс замешивания раствора.
ПЕНИСТЫЙ (тихо, почти механически). На себе, Капитолина, не показывают…
(очнувшись, машет рукой)
А, впрочем, какая разница…
КАПА (не обращая внимания на посторонние реплики). Ну, тут более или менее ногмально… А вот дальше…
Мы стгоим не амбагы –
Заводы, фегмы, ГЭС…
И бгигадиг наш стагый
Кгичит: давай замес!..
Вгоде бы ничего на пегвый взгляд… Особенно гифма пго ГЭС… ГЭС – замес… Моя, кстати, находка… Но мне кажется, что точности не хватает… Как говигится, последнего мазка мастега… И вот это… «Бгигадиг наш стагый»… Звучит как-то так… Вульгагно, что ли… Поэтического флёга не ощущается, лёгкости. Этакого гомантического шагма оггомной стгойки… Мощи, напога… Как вы считаете?..
Орфей Муслимович молчит. К Капитолине подходит Потапов, слегка приобнимает её.
ПОТАПОВ. А по мне – неплохо… Даже здорово… И про заводы, и про эти, как их, про амбары… Про замес – вообще в точку… А что до бригадира, то пускай он будет старый. Не всё же ему в молодых ходить… Так?
(подмигивает Капитолине, смеётся)
А вы вот спойте нам его лучше, гимн-то… А мы подтянем…
КАПА (смущённо). Да я что-то не в голосе сегодня… Да и со слухом у меня – не очень… Лигическая словесность – вот моя, так сказать, сфега… Ой, смотгите, у вас же демо-диск есть…
Капитолина берёт со стола выпавший из папки диск. Вставляет его в ноутбук. В кабинете звучит мелодия, под которую она начинает петь. Постепенно к поэтессе присоединяются остальные. Всё происшедшее остаётся как бы за границами песни, люди поглощены исполнением гимна.
Внезапно в кабинете раздаётся резкий звонок телефона. Потапов берёт трубку.
ПОТАПОВ. Да, я… Здравствуйте, Бенджамин Ираклиевич… Узнал, узнал, конечно… Да, всё нормально прошло… Именно – по нашей схеме, Бенджамин Ираклиевич… Угу, дела сейчас принимаю, потом на собрание спущусь… Да нет, пустая формальность, всего два вопроса переголосовать… Нет, это быстро – прямым открытым голосованием… Понял, понял… Нет, что вы, старую гвардию никто обижать и не собирается… Ещё поработаем вместе…
(оглядывается на Пенистого, Мохерова и Орфея Муслимовича)
А вы к нам вечером на банкет не загляните? Нет?.. Жаль, очень жаль, Бенджамин Ираклиевич… Совещание? Завтра в десять? Буду… Всех благ. Конец связи.
Потапов кладёт трубку. Музыка продолжает звучать, становится как будто сильнее, ритмичнее, жёстче, отчётливее… Но вдруг мелодию словно заедает – в кабинете звучит один и тот же отрывок. Снова и снова…
ПОТАПОВ (к присутствующим). Ну?.. Что вы, черти, приуныли?.. Подхватывайте!.. Хорошая же песенка, для нас специально старались, сочиняли…
(сверяется с бумажкой)
Ага, тут вот написано — два раза надо…
(громко поёт)
Мы строим не амбары –
Заводы, фермы, ГЭС…
И бригадир наш старый
Кричит: давай замес!
Ему вторят остальные.
В бригаде всё в порядке,
Но времени в обрез.
Готовьте блоки к кладке –
Идёт крутой замес!
Занавес
г. Магнитогорск 2006 г.
————————————————————————————————————————————————————————————-
ЕГОР ЧЕРЛАК cherlak44@yandex.ru
ЗИМНЕЕ ВРЕМЯ
пьеса недавнего будущего в двух частях
Действующие лица:
– МИХАЛЫЧ, старый часовщик;
– ИРЭН, его внучка, учащаяся колледжа;
– ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ, давний приятель Михалыча;
– ДВАНОЛЬДВА, жена Михалыча;
– САНЁК, их сын.
А также: АНДРЕЙ, собака НОХЧА и ряд не идентифицированных автором фигур.
Часть первая
Тёмная сцена освещается. Точнее, луч прожектора выхватывает только левую часть сцены – здесь стоит паренёк в замызганном армейском комбинезоне. Танковый шлем на его голове сбит на затылок. Парень смотрит в зрительный зал и в то же время – куда-то мимо всех. Это Андрей.
АНДРЕЙ. Он как все: раздолбай, весельчак и не жмот,
Повод есть – по сто грамм не дурак.
Ну а если прищучит, а если прижмёт –
Улыбнётся: «Всё будет тик-так!»
Да, такой: без нужды не возьмёт лишний груз,
Не охотник до споров и драк…
Но попробуй, задень! Сразу губы в закус,
И с прищуром: «А в тик, блин, не так?»
В штаб таких не берут. Пусть надёжен вполне,
Да не любит казённых бумаг.
Но когда на зачистку с таким на броне,
Чуешь кожей: прокатит тик-так.
…Мы до леса дошли, до раскидистых ив,
До опушки. А дальше – никак.
Пули ныли до боли знакомый мотив:
Тик и так, тик и так, тик и так…
Из-под каски взглянув на зарывшийся взвод,
Процедил он: «Отставить косяк!»,
И рванул с автоматом куда-то вперёд,
Чтобы сделать всё тик и всё так.
На вечерней поверке усталый комбат
После зычного: «Мать вашу фак!»
Закурил. И негромко спросил у ребят:
«Живы все? Ну и ладно… Тик-так».
10 часов 36 минут
Прожектор гаснет, пряча от нас Андрея. Зато загорается свет на правой стороне сцены. Мы видим стандартную кухню старой городской квартиры. Брежневки или хрущевки. Газовая плита, мойка, пара-тройка настенных шкафов… Между шкафами и холодильником – окно.
За столом сидит Михалыч. На лбу у него специальная лупа, которая обыкновенно бывает у часовщиков, через неё он разглядывает разложенные на столе детальки. Михалыч увлечённо их перебирает, чистит, что-то к чему-то прикручивает отвёрткой, припаивает…
На плите греется чайник. Вот из-под крышки показалась струйка пара. Вот чайник запыхтел. А вот и заливистая трель его свистка. Но Михалыч не реагирует, он с головой ушёл в ремонт. Свист чайника всё нарастает. Когда он становится невыносимым, на кухню шаровой молнией влетает Ирэн. Это девушка не мелких габаритов с ярко-зелёными волосами. Ирэн с грохотом убирает с конфорки чайник, с силой поворачивает вентиль плиты.
ИРЭН. Дед, блин! Что за дела?! Чайник сейчас взлетит, а он… Сидит себе, в ус не дует! Оглох, что ли?
МИХАЛЫЧ (поднимает голову). А-а, Иришка… Ты это… Пришла уже?
ИРЭН. Полчаса уже как, вообще-то… Не слышал, дверь открывала?
МИХАЛЫЧ. Нет, не слыхал. Я тут, Бельчонок, это… Заколупался совсем. Видишь, какое дело…
(кивает на разложенные детали)
Резисторы ни к чёрту и контакты все окислились… Сижу, на время не смотрю…
(взгляд на настенные часы)
ИРЭН. Бельчонок! Опять ты со своим бельчонком, дедыч! Сколько раз говорила… Просила же: не называй так!
(критически осматривает себя, хлопает по животу, по бёдрам)
Ни фига себе бельчонок! С такой задницей ни в одно дупло не влезешь.
(из вазочки на столе берёт конфету, отправляет в рот)
Что это у тебя?
(показывает на разбросанные детали)
Решил подпольное производство смартфонов замутить?
(достаёт из кармана сотовый, сверяет время с настенными часами)
У тебя, кстати, отстают.
МИХАЛЫЧ. Нет, у тебя спешат…
(стучит отвёрткой по столу)
Да это Прокопыч всё, дядя Тигран… Приёмник мне притащил из своей кладовки. Он у него там столько лет висел – и ничего, а тут… Звука, говорит, не стало. Ну, глянул я – а контакты-то того, окислились. И конденсатор на честном слове… Вот, чиню сижу.
ИРЭН. Нормал! Класс!.. На той неделе ты ему микроволновку ремонтировал, до этого антенну настраивал…
(теперь она берет из вазочки сушку)
Дедыч, у тебя гордость есть? Нормальная человеческая гордость? Это… Как его… Достоинство, блин?
(с хрустом ломает в ладони сушку)
Его под жопу коленом, как последнее это самое… А он им: давайте я вам, грит, чего-нибудь просто так, за бесплатно сделаю. Ну, плиз! А писсуары, грит, вам в мэрии не помыть?..
МИХАЛЫЧ (хмурится). Ну, ладно, ладно! Включила шарманку… Мужу своему плешь грызть будешь, когда появится.
ИРЭН. Во-во, дяде Тиграну! Вот возьму и назло вам всем за него замуж выйду… Дед, ну по серьёзу. Не так, что ли? Кто с работы тебя турнул? Не этот ли любимый твой Тигран Прокопьевич? Не он разве?.. И после этого у него совести хватает тебе на починку разную хренотень тащить! Как ты его вообще на порог пускаешь…
МИХАЛЫЧ. Угомонись, Ирка! Не твоего это ума… Кому сказать: малявка деда своего поучает… А! Дожил…
(сдвигает лупу с глаза на лоб)
А чего мне, подскажи, на пенсии еще делать? На диване, что ли, сидеть, на Малахова по ящику пялиться? Сериалы про Мухтара изучать?.. Не могу я без дела, понимаешь? Не могу без этого… Всякого-разного, чтобы руками… А так и мне веселей, и людям польза.
ИРЭН. Людям! Да эти люди забили на тебя большой и толстый. Ты тридцать лет куранты городские чинил, стрелки переводил, лазил на эту башню как придурок. По винтовой лестнице – на десятый этаж почти! Снег не снег, ветер не ветер, ливень не ливень… А сколько раз ломались они… Ты же тогда целыми ночами там, в этом скворечнике, с тросами и шестерёнками – весь в гавне голубином… Не так?.. А они… Эти… Тебя – по собственному, без всяких премий и выслуги!
МИХАЛЫЧ. Если ты о Прокопыче, то зря. Он тут вообще никаким боком… Он кто? Простой завхоз: инвентарные номера там на стульях трафаретом набить, лампочки, где надо, вкрутить… Заявление моё управделами подписывал. Самолично.
ИРЭН (обмахивается телефонной трубкой словно веером). Какая разница? Все они одна шайка-лейка…
(оглядывает кухню)
Что душно-то у тебя так? Форточку открыл бы…
МИХАЛЫЧ. Не выдумывай, нормально… Терпимо… Вот и видно, что ты, Ириха, ещё салага совсем. Шайка-лейка! Ты пойми: управделами – это второй человек после мэра. Шишка – не нашему Тиграну Прокопычу чета.
(вздыхает)
Но я, Иришка, никого не виню. И всех этих… Я их очень даже понимаю. Решили там…
(палец к потолку)
Решили – всей страной раз и навсегда переходить на летнее время, значит, баста! Значит, назад дороги не будет… И, спрашивается, на кой я им сдался при таком раскладе? А? Зачем им целую штатную единицу держать, зарплату платить, если городские часы переводить больше не надо?
ИРЭН. На кой, на кой… На той! Да хотя бы из уважения к тебе! Ты им вон сколько лет отдал… А они… Справедливо разве?
(со злым хрустом грызёт кусочки сушки)
А накроется в курантах что-нибудь? Разве не было такого, а?
МИХАЛЫЧ. Было, как не было! И много раз – то противовес перекосит, то стрелки по осени к циферблату примёрзнут… Было… Я, Ириш, если по правде, к этим часам, как к живым относился. Да они и были живыми… И есть… Они ведь для нашего города – как сердце. Большое такое, сильное, настоящее…
(чешет небритую щеку)
Да только мне тут Прокопыч по большому секрету проболтался, будто их реконструировать собираются. Мол, всю механику выкинут, вместо неё установят голую электронику. Да не какую-нибудь – импортную! А время… Время, слышь, Ириха, на особом табло высвечиваться станет. Понятно? И управлять всем этим будет компьютер.
ИРЭН (не очень уверенно). Компьютер, ничего себе!.. Ну, до этого, дедыч, ещё того… Ещё дожить надо. И вообще – вилами по воде… А пока…
МИХАЛЫЧ. Пока – намнут бока! Пока ты только языком чесать, болоболка. Нет, чтобы дедушку своего накормить по-человечески. Рассольничек там какой-нибудь сварганить, картошки пожарить…
ИРЭН. Ага, бегу и падаю! Для рассольника у тебя жена есть. Пускай она и варит.
МИХАЛЫЧ (скептически). Ну-ну… Дождёшься от неё…
(изображает пальцами решётку)
Закрыли бабку нашу.
ИРЭН. Опять?!
МИХАЛЫЧ. Не опять, а снова… Десять суток. Одно слово – Дванольдва!
ИРЭН. Во, даёт! Я как чувствовала. Месяца не прошло, а она опять… Вскормлённый в неволе орёл молодой… Орлица, блин… За что хоть?
МИХАЛЫЧ (пожимает плечами). Не знаю точно. Вроде, за пикет несанкционированный какой-то – в защиту тополиной аллеи, что ли… Или дубовой рощи… Не помню я.
ИРЭН. Ну, пипец! Ну, бабуленцию бог послал – не соскучишься! То ей судьба гренландских китов заснуть не даёт, то какие-то исторические усадьбы, которые под снос, то дыра в озоновом слое… Теперь вот тополя спасает… Точно, Дванольдва!
МИХАЛЫЧ. Ну, тебе-то она бабушка родная, а не Дванольдва! Дванольдва – это её те прозвали… Которые… Ну, в общем… Есть такая статья в административном кодексе – за незаконное пикетирование: два, ноль, пункт два – вот и прозвали.
(с грустью в голосе)
А, в общем-то, Ирка, всегда она такой и была. Всегда, сколько помню… По молодости – то демонстрация в защиту мира, то сбор подписей за освобождение Анжелы Дэвис, то шествие против израильского сионизма. А теперь и вовсе…
(безнадёжный жест рукой)
ИРЭН. Ох, дождётся она когда-нибудь, ох, дождётся…
МИХАЛЫЧ. Типун тебе!.. Ляпнешь тоже… Ты, Ириш, вместо того, чтоб трепаться, ты бы лучше передачку бабушке сообразила. Чай там в пакетиках, доширак какой-нибудь, печенье… Всё ж-таки, десять дней ей в кутузке-то, на тюремной похлёбке. Не девочка уже.
ИРЭН. Ой, да ладно! Десять дней… Кому она там нужна – десять дней… Личность установят, через сутки отпустят, сколько раз уж так было… Деда, я колбаски отрежу?
(направляется к холодильнику)
…Сколько раз – и всё время досрочно выпускали. Штраф впендюрят – и гуляй, Вася, жуй опилки!.. Да и некогда мне по отделениям бегать, передачки узникам совести таскать.
Ирэн тянет за ручку холодильника, но дверца не поддаётся. Ирэн тянет сильнее – результат тот же. Она дёргает изо всех сил – бесполезно.
МИХАЛЫЧ. Некогда ей! Шибко деловая стала? С каких это пор?
ИРЭН. С недавних, дедыч, с недавних…
Девушка предпринимает ещё одну безуспешную попытку открыть холодильник. Ирэн хмыкает, пожимает плечами. Наливает себе чаю.
ИРЭН. У нас это… У нас по району конкурс объявили, на кабельное ведущая местных новостей требуется. Ну, понятно, чтобы голос там, внешность, фигура… С внешностью и голосом у меня всё в поряде, а вот фигура…
(вновь – похлопывания по бокам и бёдрам)
Фигурой надо бы заняться. А то в экран, блин, не помещусь.
(прихлёбывает чай)
Я, дед, в фитнес записаться хочу.
МИХАЛЫЧ. Чего?
ИРЭН. В фитнес. Клуб такой, упражнениями там разными занимаются. Под музыку.
МИХАЛЫЧ. Дискотека, что ли?
ИРЭН. Какая дискотека, деда! Говорю же – фитнес. Это как бы спорт, только под музыку. Для фигуры полезно.
МИХАЛЫЧ. А-а, ну тогда поступай, записывайся. Раз спорт – ладно… Хотя ты и так девка ничего. Видная, всё при тебе…
В разговоре возникает пауза. Слышится только позвякивание чайной ложечки.
ИРЭН. Там платно… Слышь, дедыч, там платная секция.
Молчание.
ИРЭН. У тебя же пенсия скоро…
Молчание.
ИРЭН. Мне не много и надо-то, деда. Пять тысяч у меня есть, пару штук добавить надо. А лучше – три… А?
МИХАЛЫЧ (кивает). Вон, крайний шкаф, где ручки нету… Под банкой с гречкой.
Ирэн живо отставляет чашку, подскакивает к настенному шкафчику.
ИРЭН. Здесь?
МИХАЛЫЧ. Я же сказал – крайний! К плите который… Под банкой, где «Рис» написано.
ИРЭН. Ты же сказал гречка.
МИХАЛЫЧ. Написано «Рис», а лежит в ней гречка. Чего не понятно?
Ира копается в шкафчике, из него на пол падает тяжёлая связка ключей.
ИРЭН. Ой, ключи! Ключи какие-то упали… От гаража?
МИХАЛЫЧ (подбирает связку). Да нет, от курантов это. Запасные… Забыл сдать, когда обходной подписывал. Так и валяются.
Наконец, девушка находит нужную банку. Достаёт купюры.
ИРЭН. Ну, так я беру? Три, да, деда?
(прячет деньги в карман, целует деда в щёку)
Вот спасибочки! Респект и уважуха! Ты самый лучший дед во всей вселенной… А что небритый такой? Может, у тебя станки кончились? Давай, куплю.
МИХАЛЫЧ. Ишь ты… Куплю! У тебя же времени в обрез, некогда тебе…
ИРЭН. Да, точняк!
(смотрит время на сотовом)
Вообще зашиваюсь! Бежать, дед, надо – за фитнес заплатить, конспекты у Алинки забрать… В парикмахерскую ещё…
Общий свет на сцене гаснет, пряча от нас и дедушку, и внучку. Но зато яркий луч выхватывает холодильник, который вдруг начинает урчать. Мотор работает всё сильнее, холодильник подрагивает и гремит. Внезапно это прекращается, дверца холодильника распахивается и из него осторожно вылезает то ли человек, то ли робот. На человеке-роботе чёрный шлем, на лицо опущено затемнённое полупрозрачное забрало. Его руки и ноги охвачены тёмными щитками, наколенниками, налокотниками. На груди – что-то вроде защитной кирасы. Тоже чёрной.
Выбравшись наружу, робото-человек несколько секунд стоит у холодильника. Оглядывается, словно обстановку оценивает. Затем решительным шагом направляется за кулисы.
Затемнение
13 часов 18 минут
Михалыч и Тигран Прокопьевич в гараже ремонтируют машину. Точнее, ремонтирует Михалыч, Тигран Прокопьевич солидно прохаживается рядом и развлекает друга разговорами. Время от времени он подходит к импровизированной «поляне», накрытой прямо на верстаке. Наливает, выпивает, закусывает…
На Михалыче – заляпанная солидолом клетчатая рубаха, старые брюки. На лбу – знакомая нам лупа. Зато его приятель одет с иголочки: яркий красно-белый спортивный костюм с узорами и надписью RUSSIA на спине. Из-под костюма выглядывает большой галстук-бабочка золотого цвета.
МИХАЛЫЧ (копаясь под капотом). Нет, тут не в свечах дело. Не в свечах… И провода тоже ни при чём, и насос… Ну-ка, Прокопыч, дай ключ на двенадцать.
Тигран Прокопьевич подаёт Михалычу гаечный ключ.
МИХАЛЫЧ. На двенадцать я сказал, а не на четырнадцать! Вот… Сейчас топливопровод глянем.
(гремит под капотом чем-то железным)
Топливопровод, Прокопыч, это такая штука… От него чего угодно ждать можно. Вода попала, грязь какая-нибудь – и всё, пиши пропало!
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ (наливая себе из бутылки). Точно, точно, топлипровод это! У меня на него сразу подозрение было. Про свечи это я так, на всякий пожарный… Бывает, что и свечи… Их тоже проверить бы, а Михалыч?
МИХАЛЫЧ. Проверим, проверим… Всё проверим…
(после паузы)
Как у вас там?
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ (выпивает). Где? На работе-то?.. Да, вроде, нормалёк. Всё как при тебе, ничего нового. Работаем потихоньку.
МИХАЛЫЧ. Потихоньку? Это хорошо… Хорошо, когда потихоньку…
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Скажешь тоже! Чего хорошего, если потихоньку? Когда потихоньку – застой это называется. Надо, чтобы… Это… Наоборот, бурлило всё… Развивалось… Тебе плеснуть?
МИХАЛЫЧ (отрицательно мотает головой). Ты это к чему? Ну, насчёт того, чтобы всё бурлило?
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. А к тому, что пора бы нам уже бросать эти рассуждения: потихоньку, мол, полегоньку… Потихоньку да полегоньку мы далеко не уедем. Менять подход нужно!
(с аппетитом жуёт бутерброд)
Сейчас, Михалыч, всё надо в темпе, в темпе… Чтоб динамика была, драйв, как молодые говорят… Ну и результат, конечно, на выхлопе!.. Время сейчас, Михалыч, такое наступает.
МИХАЛЫЧ. А что время? Время – оно всегда время… Какую эпоху ни взять – в сутках 24 часа, 1440 минут, 86 400 секунд. Это я тебе, Прокопыч, как часовщик со стажем говорю.
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Э-э! Рассуждаешь, как это самое… Нельзя так, нельзя! Секунды, часы, минуты, может, и те же, да наполнение, содержание у них иное… Вот летнее время навечно установили. Думаешь, просто так это? Прихоть чья-то, блажь? Нет!
(наливает, выпивает, закусывает)
Сигнал нам такой сверху: раз твой рабочий день теперь раньше начинается, значит, и успеть надо больше. Наполнить своё рабочее время, так сказать, содержанием, смыслом… Вот тогда и в державе будет порядок, и лично у тебя – всё в шоколаде!
МИХАЛЫЧ (из-под капота). В точку!
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Ты со мной согласен?
Михалыч выбирается из-под капота, в руках у него топливный шланг.
МИХАЛЫЧ. В точку я тогда – насчёт топливопровода… В нём загвоздка.
(глядит в трубку на просвет)
Да тут места живого нет, грязью всё заросло. Глянь сам…
Михалыч показывает трубку Тиграну Прокопьевичу. Тот без особого интереса заглядывает в неё.
МИХАЛЫЧ. Ты когда систему в последний раз проверял?
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Систему-то? Топливную?.. Не знаю… Не помню я… Да и вообще, при чём тут система? Я ж тебе о другом, Михалыч. Я в широком, так сказать, аспекте… Ты вообще-то согласен? В принципе?
МИХАЛЫЧ. С чем?
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Ну, с этим… Что нужны новые подходы, новые решения. Что отныне все как один, с удвоенной энергией… И, самое главное, – при непосредственном участии!..
МИХАЛЫЧ (прищурился). Тебя что, на повышение? Должность новую дают?
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВЧ (поправляет бабочку). Должность, повышение… Разве в этом суть? Не место красит, как говорится… Дело-то не в том, какое кресло человек занимает, а в том, что это за человек. Какой у него административно-деловой потенциал.
МИХАЛЫЧ. Понял, понял… Ну, поздравляю с назначением!
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Погоди, рано ещё. Сглазишь… Да и назначения ещё нет, всё только в планах… Зреет, так сказать, соответствующее решение… Слухи ходят разные, но достоверные. Имеющие под собой… Вот именно…
(отправляет в рот шпротину)
В кабинет управделами могу скоро переехать, вот как! Нынешний-то что учудил… Сидим мы тут на аппаратке: отчёты, сводки, ля-ля-кренделя… Трындим меж собой в полголоса, кто о футболе, кто о рыбалке. А этот возьми – и ляпни: с переходом на летнее время я, мол, сам не свой стал. Не высыпаюсь, говорит, ничего на работе не успеваю. Так вот буквально и брякнул: не успеваю ничего на работе! Ты можешь себе представить?
(отрезает себе сала)
Сам наш лично хоть этого и не слышал, но передали ему быстро. Стук, как известно, доходит быстрее звука… Ну и в тот же день управляющего к себе, на ковёр. Разговор был… Долгий… Рассказывали: вышел из кабинета – морда в пятнах, потный весь, глаза навыкате, как у рака.
МИХАЛЫЧ. Думаешь, снимут?
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Приказа пока нет, но… Что ещё с ним делать, не оставлять же… В то время, когда поставлены такие задачи, когда наметился коренной перелом… А у этого завал на работе. Не высыпается он ночью! Получается, он у себя в кабинете днём спит? И кому это надо?.. Я так понимаю: не справляешься с работой в новых исторических условиях – отойди в сторонку, освободи место для тех, кто… Ну, в общем… Других… И кемарь себе дома на здоровье!
МИХАЛЫЧ. Логично. Только я, Прокопыч, если честно, тоже всё никак к новому времени не привыкну. Столько лет два раза в год часы переводили, а тут… Херомантия какая-то выходит: утром встаю, а не по себе как-то, организм протестует…
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Херомантия – это, Михалыч, у тебя в гараже. Жара, как в плацкартном под Геленджиком…
(снимает спортивную курточку, остаётся в рубашке-поло с логотипом SOCHI-2014)
А ещё – в сознании не до конца перестроенном. От кого, от кого, а от тебя я меньше всего ожидал. Ты же вон сколько лет на такой ответственной работе… Был…
(предупреждая возражения собеседника)
Нет, нет, не спорь – на ответственной! Не кому-нибудь – тебе самые главные часы города поручены были. Ты же лично отвечал, чтобы они минута в минуту, секунда в секунду. Остановись куранты – и жизнь бы в городе замерла… Ну, ладно, не замерла, но осложнилась бы, перепуталась. Но ты такого ни разу не допустил. Ни разу, Михалыч! За что и был… И неоднократно… И в торжественной обстановке… Как сейчас помню: грамота к юбилею, в красивой такой рамочке. За это надо выпить.
Тигран Прокопьевич наполняет свою рюмку. Выпивает.
МИХАЛЫЧ. Ну-у, куда хватил… Когда это было! Сто лет в обед.
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Не важно, когда. Важно – с кем. И ещё важнее – что всё-таки было!.. Что, скажешь, плохо жил? Надо было тебе путёвку – пожалуйста! По профсоюзной линии, за пятьдесят процентов. Понадобились запчасти для курантов – нет проблем! Выписывали с лучших заводов, по каталогам. А когда годы эти настали – смутные, непонятные… Я ж тебе продуктовые наборы – по первому списку. И видик, и комплекты постельного белья под зарплату, и пуховик китайский двухсторонний… Помнишь? Всё у тебя было… Да и сейчас… Бедствуешь разве?
(оглядывает помещение)
Вон у тебя гаражина какая! Квартира целая. Да тут жить можно.
(прохаживается)
Вилла, а не гараж! Потолок – ого-го… Стены под плитку… Ямы… Ямы две у тебя?
МИХАЛЫЧ. Смотровая и овощная.
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Вот! Две ямы…
(подходит к люку овощной ямы)
Овощную под кессон делал? Правильно, влага по весне проникать не будет. Она у тебя сколько метров?
(пробует открыть люк)
Закрыта, что ли? На ключ крышку запираешь?
(снова тянет за ручку крышки, но та не поддаётся)
Нахрена ты её закрываешь? Вентиляции же нету, воздух застаивается. Картошка гнить начнёт…
МИХАЛЫЧ. Моя не сгниёт, не боись! А вот шланг твой топливный… Ещё б немного – и точно бы сопрел, лопнул по сгибу. И тогда неизвестно что…
(демонстрирует приятелю дефектный шланг)
Стенки аж закоксовались от серы. Бензин у хачиков заливаешь? Экономишь?
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Ну, есть такое… Бывает… А чего зря деньги транжирить-то? На трассе стараюсь заправляться, там подешевле.
МИХАЛЫЧ. Оно и видно! Бодяжат там, Покопыч, бодяжат сплошь и рядом… Левый чеченнефтепродукт 95-м немного разведут, присадки кинут – и в цистерну. Через полгода вкладыши летят, клапана прогорают…
(берёт насос, присоединяет его к топливному шлангу)
Качай, давай.
Тигран Прокопьевич послушно жмёт на поршень насоса.
МИХАЛЫЧ. Всё, хорош…
(смотрит на просвет)
Вот теперь более-менее… Промоем – и на место, послужит ещё. Но при следующем ТО лучше на новый смени. И фильтр тоже… Понял?
(копается в моторе)
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Ты, Михалыч, серьёзно это – насчёт клапанов? Правда, что ли, прогорают? Ничего себе… Нет, мне нельзя, чтобы прогорали. Мне без машины никак, да и не только мне. Сейчас такой темп, что без колёс… Да сейчас все на машинах!
(подходит к другу)
Ты, Михалыч, хоть в курсе, сколько на нашей планете машин бегает? Вот то-то… По новостям сказали: математики подсчитали, что если их в одну цепочку выстроить, получится два расстояния от Земли до Луны!
МИХАЛЫЧ. Да будешь ты на колёсах, будешь.Сейчас шланг на место, бензинчику качнём… Попробуем… Ну-ка!
(включает зажигание, двигатель начинает работать)
Ну, вот, как часики теперь… Швейцарские.
(вытирает руки)
Ну а с бензином ты того… Не шути… На трассе у деляг заливать – себе дороже. Там у них такой коктейль…
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Ладно, хоккей! Понял всё… Хорошо, что предупредил, я на них теперь комиссию из торготдела натравлю, пусть им там перья как следует взъерошат.
(с сожалением смотрит на недопитую бутылку)
Ну, я тогда того, Михалыч… Пойду… Времени-то уже, наверно…
(достаёт из кармана песочные часы)
Ну, точно, что я говорил… Ничего себе мы тут… А? Во время-то за работой летит!
(убирает часы)
За машину – спасибо, выручил по-дружески. Только это… Слышь, Михалыч, пусть она пока здесь до понедельника, а? Куда я сейчас в таком виде… А гараж у тебя всё равно пустой. Лады?
Свет гаснет. Остаётся один прожектор, который делает акцент на люке овощной ямы. Под ним явно что-то происходит: оттуда доносятся приглушённые неясные звуки. Наконец, люк распахивается и в проёме появляется голова в чёрном шлеме. Еще секунда – и человек в тёмных доспехах уже вылез наружу. За ним из ямы появляется другой, третий… Все они как близнецы похожи друг на друга. Постояв у распахнутого люка, чёрные люди-роботы деловито и организованно покидают сцену.
Затемнение
17 часов 09 минут
Пригородная электричка. По грохочущим на рельсовых стыках вагонам – от хвоста поезда к его голове – идут Дванольдва и Санёк. Точнее, не идут, а почти бегут. Сухопарая Дванольдва стремительно шагает по раскачивающемуся вагону, за матерью едва поспевает грузный, страдающий одышкой Санька. За его спиной – позвякивающий чем-то металлическим рюкзак, в руке у него поводок, на котором Санёк тащит большого флегматичного пса по имени Нохча.
ДВАНОЛЬДВА. …А я майору говорю: хренушки куда я с этого места уйду! Хоть бейте меня, хоть режьте. И плакат тоже сворачивать не буду… Ну и что с того, что там по матерному? А как с этими узкоглазыми ещё разговаривать? Они ж нормального языка не понимают… Островов им захотелось! А харя жёлтая не треснет? Да я им, сукам еще Рихарда Зорге припомню, Сергея Лазо! Цусиму, блядь!..
САНЁК. Ма, погоди! Куда ты так летишь, ма?.. На пожар, что ли?..
(к Нохче)
Ну, шевели батонами, плетёшься, как неживая…
(к матери)
Ма, давай, здесь сядем… Смотри, свободно.
ДВАНОЛЬДВА. Не-е, пошли дальше… Жарко тут, солнце… Там лучше.
Они проходят тамбур между вагонами.
ДВАНОЛЬДВА. Десять суток, Сашка, десять суток! Как рецидивистке какой-то!.. Старой больной тётке, бывшему ударнику соцтруда, участнице юбилейного съезда профсоюзов. Одним росчерком – как урке последней… И это правосудие? Это хек моржовый, а не правосудие!
САНЁК. Ну, отпустили же! Даже суток не отсидела… Что закусилась-то?
ДВАНОЛЬДВА. Попробовали бы не отпустить! Я бы этому майору… Я бы, Сашка, там такого шороху навела! Я ж все законы – от корки до корки… Они мне наручники – а я им бац выдержку из полстапятого приказа. Они меня в обезьянник, а я им – херакс цитату из кодекса! Часы отобрать хотели, не положено, мол…
(на ходу демонстрирует большой карманный хронограф)
А я им – параграф из уложения о внутренней службе… Им и крыть нечем!
САНЁК. Рискуешь, ма, по самому краю вообще-то… Тебе что, больше всех надо? Ладно, в этот раз… А когда в машину бразильского консула банан кинула? Тебе ж тогда уголовная статья корячилась!
ДВАНОЛЬДВА. Ну и что? За правое дело – можно! Не зазорно и не обидно… А чего они там у себя джунгли вырубают? Это же лёгкие планеты! А они их – под топор, ёпсель, под бульдозер… Ну как, скажи, ещё на них воздействовать? Вот и не стерпела, запустила бананом.
САНЁК. Теракт за нефиг делать пришить могли. Дипломатический скандал…
(к Нохче)
Ты пошустрее можешь? Варёная, что ли?
Под грохот колёс старуха, мужчина и собака преодолевают новый вагонный стык.
ДВАНОЛЬДВА. Ничего, ничего… Это есть наш последний и решительный… Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»… Мы за ценой не постоим!
САНЁК. Слышь, ма! А может, хватит приключений-то искать?.. Не забыла, что тебе ещё иск выплачивать за нигерский «Лексус»?
ДВАНОЛЬДВА. Не нигерский, а нигерийский. Из ихнего торгпредства машина… Эх, жалко, не дали мне дописать тогда!
САНЁК. А ты хотела, чтобы секьюрити стояли и тупо смотрели, как ты на новеньком джипе гвоздём целое воззвание царапаешь?.. Ма, это что, смехуёчки тебе? – дверца и переднее крыло. Плюс – на капоте ещё…
ДВАНОЛЬДВА. А я ещё на багажнике хотела череп с костями нарисовать! Они ж там у себя всех слонов на бивни извели – раз. Поголовье жирафов упало – два. Третье – белые носороги вообще под угрозой… А эти тут на джипах рассекают… Ну, вот и достала гвоздь.
САНЁК. Пристрелил бы тебя этот маугли – и всё. Менты рассказывали: он уже пистолет доставал…
ДВАНОЛЬДВА. А что им… Им человека замочить – что два пальца обоссать. Запросто! Они ж там у себя северные племена вообще истребляют. Под корень! Те самоопределения хотят – а эти на них с пулемётами…
САНЁК. Вот и тебя когда-нибудь из пулемёта… Не приедет наряд вовремя – и замочат.
(указывает на скамейку)
Глянь, ма, вон места хорошие… И вон там тоже… Давай сядем.
ДВАНОЛЬДВА. Сесть, Сашка, мы ещё успеем. Вперёд, всегда вперёд… Форверц!
Они минуют очередной тамбур.
САНЁК. Ну, здесь вообще пусто, ма. Хочешь, вон там, у окна? У меня уже ноги отваливаются.
ДВАНОЛЬДВА (насмешливо). Вдвое меня моложе – и ноги у него… А как в армии, забыл? Учения? Тревоги? Марш-броски ночные?..
САНЁК. Так то ж в армии… Там война была… Там, ма, обстановка, условия…
ДВАНОЛЬДВА. Точно – обстановка! Правильно мыслишь. А здесь что? Не обстановка и не условия? А?.. Оглянись. Людей поспрашивай, газеты почитай… Поголовье лосося за десять лет вдвое сократилось, республиканцы отмену поправки Джексона-Вэника запблокировали, цены за баррель снова упали… А загрязнение Байкала? А америкосы со своей ПРО?.. А ты говоришь война!
(широкий жест)
Вот они где – война и обстановка…
Мать и сын подходят к следующей двери, отделяющей вагон от тамбура. Дванольдва пытается сдвинуть дверь, та не поддаётся. Она дёргает сильнее – тот же эффект.
ДВАНОЛЬДВА. Что за срань такая? Ну-ка ты, Саш…
Санёк подходит к двери, сильно тянет за ручку. Потом наваливается плечом. Бесполезно – дверь, как монолит.
САНЁК. Никак, ма… Вообще никак… Ролики, наверно, заклинило.
ДВАНОЛЬДВА. Во, видал? Бардак, во всей стране полный бардак… Как зимнее время запретили – началось: пароходы тонут, самолёты падают, министры воруют, реки мелеют, в электричках духан, двери не открываются… Збись!
(осматривает вагон)
Ладно, тут мощи бросим… Вон там, вроде, тенёк.
Они занимают место на пустующей скамейке. Санёк швыряет рюкзак рядом, вытирает пот с лица и шеи. Нохча ложится под лавку в ногах у хозяина.
САНЁК (достаёт армейскую фляжку, делает пару глотков). А-а, хорошо! Тёплая только…
(протягивает флягу матери)
Хлебнёшь, ма? Нервы успокаивает и вообще…
Дванольдва делает отрицательный жест головой. Сидит, смотрит в окно. Санёк, убрав фляжку, раскрывает рюкзак, достаёт оттуда пустые жестяные банки из-под пива и начинает методично плющить их ботинком.
САНЁК. Суд-то скоро?
ДВАНОЛЬДВА (не отрываясь от однообразного заоконного пейзажа). Не интересовалась… Пришлют повестку – узнаю.
САНЁК. А может, не пришлют? Забудут…
ДВАНОЛЬДВА. Эти забудут! Догонят и ещё раз забудут… Миллион ржавых бочек с соляркой на Новой Земле – это они забудут. Семипалатинский полигон дезактивировать – тоже… А забыть старухе штраф за неповиновение выписать – это ни в жисть!
САНЁК (продолжая давить банки). Как сказать… Это смотря на кого нарвёшься, ма. Люди – они ж разные. Вот как эти банки – одна из-под «Тинькова», другая – «Жигулёвское», эта – вообще квасом в той жизни была…
(гладит высунувшуюся из-под лавки Нохчу)
Лежи, лежи!.. Вот у нас в батальоне зампотыл был. Мы с Андрюхой такие к нему подходим: товарищ капитан, нам на боевое завтра, нам сухпай на группу положен… А этот кент, прикинь: ой, ребята, извините, совсем забыл выписать со склада, вы уж там сами как-нибудь…
ДВАНОЛЬДВА. Ну и что? И как вы?
САНЁК (глоток из фляги). Ну, как… В первый раз замужем, что ли? Передовое охранение в деревню влетает, ближайший дом бэтээром – под фундамент. Ну, чернота, понятно, сразу сбегается. Все орут, руками машут… А мы им: у вас на всё про всё полчаса. Мясо, хлеб, консервы, чачу – сюда. Тогда остальные вигвамы целые будут. Время пошло.
ДВАНОЛЬДВА. И как? Несли?
САНЁК. А куда эти гуманоиды денутся? Сакли-то свои жалко. Мешками тащили! Ещё и спасибо потом говорили, что мы им весь аул не раскатали… Вот так и жили первые полгода. А потом я узнал: сразу после действий зампотыл наш уволился, бизнес купил, домик нехилый в Подмосковье отгрохал… Тогда я и сообразил, куда наши пайки уходили.
ДВАНОЛЬДВА (после продолжительной паузы). Да, хлебнул ты… И как только уцелел? Мы с отцом прямо извелись все, пока ты там…
(достаёт трубку, кисет. Набивает трубку табаком)
САНЁК. Да ладно, ма, ты давай уж не того… Не преувеличивай… Извелись-переизвелись… Что, я не знаю? Ты по митингам своим скакала, батя ходики городские чинил, стрелки крутил… Извелись они! Три посылки за два года – это как? Другие вон по две в месяц получали.
Санёк прекращает плющить банки. Сидит, сгорбившись, угрюмо смотрит в пол. Наверно, что-то вспомнил.
ДВАНОЛЬДВА. Не три, а четыре. Да и не в этом дело, Саш… Сам подумай: когда мне было посылки паковать? Сегодня, положим, – экологический автопробег. Завтра – меня на день памяти жертв репрессий зовут. Послезавтра – митинг против незаконных привилегий… И так каждый день, Санька, каждый божий день!
(пауза)
Живой ведь вернулся? Живой… Руки-ноги на месте… И слава тебе господи!
(закуривает трубку)
Чего едем-то так долго?
САНЁК. Так электрон же не скорый, он со всеми… Вот и плетёмся… Без пятнадцати должны быть.
(щёлкает ногтем по стеклу часов на своём левом запястье)
ДВАНОЛЬДВА (взгляд на часы сына). Андрюшины?
САНЁК (кивает). А чьи же?.. Его…
Очередная пауза. Санёк глядит в окно, Дванольдва пыхтит трубкой.
ДВАНОЛЬДВА. На работу-то скоро устроишься?
САНЁК. Да, скоро… Да…
ДВАНОЛЬДВА. Третий год уже это слышу. Всё скоро да скоро… И до этого тоже сколько! А сам – палец о палец… Ладно уж мы, старики, что тебе перед нами… А перед дочерью не стыдно?
САНЁК. Перед Иркой-то? А чего мне перед ней краснеть? Или ещё перед кем-то… Я свои два года – от звонка до звонка… Честно, не то что некоторые…
(достаёт фляжку, пьёт)
У меня, ма, четыре боестолкновения, две спецоперации в условиях горной местности, медаль, тяжёлая контузия…
ДВАНОЛЬДВА. Ага… Вот контузию этим и лечишь…
(кивает на фляжку)
САНЁК. А хоть бы и этим! Хоть бы и этим, ма… Иногда и вправду помогает.
(увидев, что мать снова отвернулась к окну)
Да ладно, ма, чего ты… Что ты в самом деле… На той неделе устраиваюсь. Охранником.
(поймав недоверчивый взгляд)
Не веришь? Вот, гляди…
(вытягивает из кармана сложенную вчетверо газету)
Видишь – объявление. Специально подчеркнул… Вот: в крупное тепличное хозяйство требуются охранники. Лицензия не обязательна. Опыт службы в армии и наличие спортивного разряда приветствуются…
(убирает газету)
А я ещё и со служебной собакой!
ДВАНОЛЬДВА. Звонил уже?
САНЁК. Туда-то? В тепличное?.. Звонил. И даже на собеседование ездил… Правда, начальника не застал, в отпуске он, за бугром где-то загорает. Но секретутка сказала, что скоро вернётся и моё заявление подпишет.
ДВАНОЛЬДВА. А вдруг не подпишет?
САНЁК. Подпишет! У меня ж две спецоперации, четыре боестолкновения… Опыт… Нохча… Где они ещё такого найдут?
ДВАНОЛЬДВА (вздыхает). Хорошо бы! А то нам с отцом теперь на две пенсии… Не очень-то пожируешь… Иришка опять же со своей учёбой – сам знаешь: то одно ей, то другое…
САНЁК. Да всё путём будет, ма, всё нормально… Честно, вот увидишь!
Поезд въезжает в тоннель и становится совсем темно. Когда загорается дежурное освещение, мы видим, что вагон пуст. Спустя некоторое время заклинившая дверь сдвигается, и в вагон со стороны тамбура начинают входить люди в тёмной униформе, в шлемах с опущенными забралами. Они очень похожи друг на друга, они словно клоны. Их много. Они молчат. Построившись в некое подобие шеренг, чёрные робото-люди так же безмолвно следуют за кулисы.
Затемнение
20 часов 32 минуты
На слабо освещённой сцене – какие-то непонятные всполохи. То слева, то справа… Гул моторов, уханье дальних взрывов, приглушённый треск очередей… Очень похоже, что где-то неподалёку идёт бой.
Свет на сцене становится ярче, гул нарастает. Грохоча гусеницами, и выплёвывая в воздух чёрные хлопья не сгоревшей солярки, на сцену вываливается БМП. Точнее, кормовая часть боевой машины пехоты. Судорожно дёрнувшись, бээмпэшка неподвижно замирает. Верхний люк откидывается, из него с автоматом в руке выскакивает Санёк. Он бросается на землю, занимает огневую позицию, стреляет.
САНЁК (кричит). Засада, мужики, засада!.. Все назад, под машину!.. Занять круговую!.. Лёха, вреж из граника по водонапорке, там, кажись, снайпер. Петро, связь есть? Сообщи о бое, дай координаты, запроси вертушку… Бить короткими, экономить патроны!
Перестрелка продолжается. На заднем плане то и дело мелькают фигуры, похожие на людей-роботов в чёрных шлемах. Спустя непродолжительное время откуда-то сверху раздаётся свист вертолётных лопастей.
САНЁК. Ребята, это наши! Подмога!..
Сверху на сцену падают коробки.
САНЁК. Парни, это боеприпасы… Живём!
Откуда только что сыпались коробки, разворачивается верёвочная лестница. По ней не без изящества спускается девушка в эффектном облегающем костюме. Она очень похожа на Ирэн, только волосы у неё не зелёные, а фиолетовые. В руках у девушки микрофон.
ДЕВУШКА. Это не боеприпасы. Это сухой паёк. Усиленный, офицерский… В него, между прочим, шоколад входит, сгущёнка и даже мороженое.
(демонстрирует свой «микрофон», который оказывается мороженкой)
САНЁК. Да при чём тут?.. Нафига шоколад? Нам патроны нужны, патроны!
ДЕВУШКА. Патроны следующим рейсом. А пока расскажите телезрителям о ваших нелёгких армейских буднях.
(подсовывает ему микрофон-мороженку)
Как у вас здесь с личным временем? Зимнее обмундирование уже получили? Факты дедовщины имеются? Письма от родных вовремя приходят?..
САНЁК (растерянно). Письма? Да, письма, вроде, вовремя… Более-менее… Только вот посылки…
ДЕВУШКА. Что – посылки?
САНЁК. Посылки редко приходят, раз в полгода… Вы бы это… Вы бы поосторожнее: у них там снайпер на водонапорной башне.
ДЕВУШКА (улыбается и облизывает мороженое). Вам показалось… И вообще, это не водонапорная башня. Это городские куранты. Мы там только что пролетали, никакого снайпера не заметили.
САНЁК. Там он, клянусь!.. Я сам вспышки видел. И выстрелы оттуда…
ДЕВУШКА (смеётся). Какие же это выстрелы? Это часы так бьют. Слышите?.. Полночь ведь…
САНЁК (прислушивается). Да… Наверно… Только странно…
ДЕВУШКА. Что странно?
САНЁК. Полночь, а светло!
ДЕВУШКА. Ничего странного. Светло – это потому что на летнее время перешли… Да вы берите коробки, берите. Это всё для вас.
Санёк поднимает ближнюю к нему коробку, распечатывает.
САНЁК. Что это? Вы говорили – сухпай. А тут часы…
(вынимает из коробки наручные часы, разглядывает их)
Это же… Это же Андрюхины часы! Откуда они у вас?
ДЕВУШКА. А чего тут такого? Ведь я и есть Андрей.
Санёк переводит взгляд на девушку. И в самом деле – перед ним уже Андрей: старый комбез, танковый шлем на затылке, вечно перемазанное солидолом лицо. Такой, каким он его и запомнил.
АНДРЕЙ. Что смотришь? Я и есть Андрюха. Не узнаёшь, что ли?.. Я же тебе сам эти котлы подарил – за пару недель до того боя. Помнишь? Ну?..
(он подходит и надевает часы на руку Саньку)
САНЁК. Конечно, помню, ничего я не забыл… Ты тогда сказал, что скоро домой, что на гражданке они тебе ни к чему, что там новые купишь… Модные, электронные… Ты хотел, чтобы я эти часы себе оставил. На память… А вот я… Я ничего не успел тебе подарить.
(звук близкого разрыва)
Андрюха, ты это… Ты поаккуратней! У них снайпер с башни работает.
АНДРЕЙ (с улыбкой). Да ладно! Мне теперь не страшно… Как у тебя-то дела? Парадку к дембелю заготовил? А альбом? Пацики в роте все целые? Взводный не лютует? Родители пишут?..
Вместо ответа – ещё одна верёвочная лестница с невидимого вертолёта. По ней ловко спускается Дванольдва с трубкой в зубах.
ДВАНОЛЬДВА (громко – с лестницы). Пишем, Андрюшенька, пишем! Только вот посылку всё никак… То ящиков на почте нету, то денег у нас с дедом… Да и некогда… Мне вот транспарант поручили изготовить, протестовать против ВТО с ним будем. А куда его крепить, ума не приложу. Надо бы на хорошее место повесить, на самое видное.
АНДРЕЙ. Самое видное – это куранты. Там сразу все заметят. Весь город.
ДВАНОЛЬДВА. Вот, вот! На курантах… Огромный такой плакат, а на нём – крупными буквами… Поможешь, Андрюшенька?
АНДРЕЙ (смеётся). Я бы с удовольствием… Только я не очень-то… Не умею я.
Санёк делает шаг вперёд, отгораживая друга от матери.
САНЁК. Не может он, ма! Он в бээмпэшке сгорел, когда на фугасе – у ЖД переезда… Не может, понимаешь?.. Его потом из боевого отделения лопатой выскребали, совковой… И в коробку – всё, что осталось… В такую же…
(демонстрирует коробку от сухпая)
ДВАНОЛЬДВА. Тогда давай её мне…
(забирает у сына коробку)
Я вместе с ней – на куранты…
Откуда-то из-под гусениц БМП выпрыгивает человек в милицейско-полицейской форме. Он очень похож на Тиграна Прокопьевича, даже галстук-бабочка такой же. Низко пригибаясь, он короткими бросками добегает до Дванольдва, пытается выхватить коробку из её рук.
ЧЕЛОВЕК С БАБОЧКОЙ. Ещё чего – на куранты! Несанкционированная акция! Это двадцатая статья, пункт два… Плюс нарушение общественного порядка… До пятнадцати суток административного ареста!
ДВАНОЛЬДВА (не отдаёт коробку). Какие ещё пятнадцать? Какие? Не свисти! Я все законы знаю, там и близко нету никаких пятнадцати… В глаза, гад, врёт – и не краснеет! Думаешь, управу на вас не найду?..
(начинает карабкаться вверх по лестнице)
ЧЕЛОВЕК С БАБОЧКОЙ. Да это же сопротивление! Неповиновение! Уголовная статья!.. Гражданочка, коробку-то отдайте…
(тоже хватается за лестницу и лезет следом за Дванольдва)
ДВАНОЛЬДВА (поднимается ещё выше). Отдай ему!.. Ага!.. А хрен на блюде не хочешь? А ха-ха тебе не хо-хо?..
(швыряет в него свою трубку)
ЧЕЛОВЕК С БАБОЧКОЙ (он уже преодолел несколько ступенек). А это уже оскорбление действием! Плюс словесно… Я этого так не оставлю… Прошу занести в протокол…
Рёв невидимого вертолёта нарастает, а потом уходит куда-то в сторону. Очевидно, что машина начинает подниматься, унося за собой верёвочные лестницы и висящих на них людей. На сцене становится относительно тихо.
САНЁК (переводит взгляд на Андрея). Андрюха, слышь… Раз ты не дома, раз ты здесь ещё… Забери часы, а? Пусть они у тебя останутся. Может, тогда всё по-другому будет…
(хочет снять часы со своего запястья)
АНДРЕЙ (останавливает его). Не надо… Не надо, Санёк! Не нужны мне они теперь. Зачем мне они?.. Нормально всё, Саныч, пусть у тебя… Тебе нужнее.
(начинает медленно отходить к подбитой машине)
Пора мне, братишка… Ты, главное, это… Ты пацанов береги… И себя тоже… Ладно?.. А мне пора… Пора мне.
САНЁК. Не уходи, Андрюха! Мы тут на засаду нарвались… Снайпер ещё… Не уходи, я автомат тебе дам, подсобишь… А?
АНДРЕЙ (улыбается и отходит). Справитесь… Отобьётесь… Скоро спецназ четвёртого гвардейского подскочит, они тут рядом… Всё зашибись будет, я знаю.
Андрей подходит к БМП, открывает кормовой люк, втискивается внутрь. Люк за ним закрывается.
САНЁК (подбегает к люку, дёргает за ручку). Андрюха, не уходи! Мне ещё сказать столько… Не уходи!
(продолжает дёргать, но люк не поддаётся)
Я так давно тебя не видел, а ты… Куда же ты? Я спросить хотел… Столько всего у тебя спросить хотел…
(лупит по закрытому люку кулаками)
Сцену заволакивает дымом от упавшей трубки Дванольдва. В его клубах то и дело мелькают фигуры людей в чёрных шлемах и чёрных доспехах. Их становится всё больше, постепенно они заполняют всю сцену и оттесняют Санька от бронемашины.
Громко и беспорядочно бьют часы-куранты. Их бой напоминает звук лопнувшей гранаты.
Свет на какое-то время гаснет, а когда становится светло, мы снова видим знакомую кухню. Михалыч спит, сидя за столом и уронив голову на руки. Перед ним – детали разобранного радиоприёмника.
С другой стороны стола с тарелкой пельменей устроилась Дванольдва. Сидит, ест, изредка укоризненно поглядывает на мужа.
Неожиданно она роняет на стол вилку. От громкого звука Михалыч поднимает голову.
МИХАЛЫЧ. А? Что?.. Ничего себе… А я думал, улетела… А она здесь… Ну и ну!
Дванольдва продолжает невозмутимо есть пельмени.
МИХАЛЫЧ. Это что ж… Заснул я, что ли?
(потягивается)
А мне, мать, это… Сон мне приснился… Приснилось, что ты на вертолёте улетела. Хвать за верёвочную лестницу – и того… Вжик!
(качает головой, смеётся)
ДВАНОЛЬДВА. Ага, правильно! Так оно и было… Вжик – и в девяносто шестое отделение… Только не на вертолёте, а в бобике ментовском. В КПЗ целую ночь вместе с наркошами… А супругу законному – посрать. Устроился на тёплой кухне и сны смотрит… И как ты в такой духотище вообще спать можешь?
МИХАЛЫЧ. Ну, хорош, чего ты… Завелась – бензопила «Дружба»! Я к тебе как раз и собирался. Позвонил в девяносто шестое, а дежурный говорит: выпустили уже. Чего в такую даль ехать-то было?..
ДВАНОЛЬДВА. Перец подай… Чего ехать, чего ехать… Чтоб жену хотя бы морально поддержать – вот чего ехать.
(кивает на детали)
Опять Прокопыч приволок?
МИХАЛЫЧ. Он… Слушай, а может, тебе салатику? У меня есть, я тут утром сделал – с майонезом, как ты любишь… А пить что? Кефир будешь?
ДВАНОЛЬДВА. Будешь… После тюремного хлебалова всё будешь! Там кашу один раз дали, да и то… Овсянка на воде – свиньи в голодный год жрать не станут.
МИХАЛЫЧ. А хлеб чего старый взяла? Я днём свежего подкупил. Вон, в мешке.
ДВАНОЛЬДВА. Откуда я знаю, где у тебя свежий. Думала – это свежий…
МИХАЛЫЧ. У тебя…
(невесёлая усмешка)
Конечно, ты же в отделениях чаще бываешь, чем дома. Откуда тебе знать?..
Михалыч тяжело поднимается, чтобы нарезать хлеб.
ДВАНОЛЬДВА. Остришь? Ну, остри, остри… А мне вот не до улыбок. Когда тебя дубинкой по копчику – не очень-то полыбишься… Или из баллончика – слезоточивым в морду…
МИХАЛЫЧ. Не лезь на рожон, вот и не будут из баллончика… Чего ты, мать, на старости лет, в самом-то деле? А? Больше других надо? Аральское море пересыхает – спать она не может… Ах-ах, норвежцы на наш суверенный шельф покушаются!..
(выкладывает хлеб на тарелку)
Ладно, молодая была, бегала, вылупив шары, по своим пикникам…
ДВАНОЛЬДВА. Не пикникам, а пикетам… Соль где?
МИХАЛЫЧ (подаёт соль). По молодости – куда ещё не шло… Хоть и злился, хоть и ревновал тебя – но ладно… Под каждой крышей свои тараканы… Входил в положение: за Луиса Корвалола вступиться надо, Дину Риду, опять же, поддержку оказать, Саманте этой… Как её? Да, Смит!.. Взносы осводовские собрать, лекцию общества «Знание» организовать… Но сейчас-то чего? Чего тебе не сидится-то?
Берёт из холодильника кефир, наливает жене.
ДВАНОЛЬДВА. Корвалана, а не Корвалола. Луиса Корвалана… Посидишь тут с вами, как же! Каждый день сюрпризы… Ты что, телевизор не смотришь? НАТО уже к самым границам подбирается, китаёзы в нашей тайге последних тигров добивают… А позавчера Тамарка звонит, говорит, митинг против роста тарифов затевается.
МИХАЛЫЧ. Каких тарифов? На что?
ДВАНОЛЬДВА. Не поняла я, не расслышала… Да какая разница? На всё ж растут.
МИХАЛЫЧ (понимающе кивает). Растут… Только успевай отстёгивать!
(наливает кефир и себе, садится поближе к жене)
Ирка тут, кстати… Деньги нужны были срочно… Три тысячи ей дал.
ДВАНОЛЬДВА. Ну и зря! Фройляйн уже взрослая, самостоятельная, нечего поважать… А ей зачем?
МИХАЛЫЧ. На секцию какую-то… В спортзал записалась, худеть, говорит, буду.
ДВАНОЛЬДВА. Давно пора! А то… И в кого такая? Мы с тобой тощие как дрын, Санька в её годы тоже во был…
(демонстрирует мизинец)
А эта… И в кого?
МИХАЛЫЧ. В кого, в кого… Чего сейчас репу чесать? Без разницы в кого, наша ведь, родная. С трёх лет – у нас тут…
ДВАНОЛЬДВА. Скажи уж как есть – у тебя. Меня-то она часто видела?
МИХАЛЫЧ. Это да… То семинар у тебя какой-нибудь, то выездная конференция, то слёт в палаточном лагере… А ведь и Санька такой же… Туда же… Не успеешь оглянуться – он уже в Сургуте на вахте калымит. Потом – с друганами в тайгу за шишками намылится или на Урал за клюквой. А то в Мурманск вдруг сорвётся, на плавбазу вербоваться… Нигде больше, чем полгода… А Ирка – здесь всегда, рядышком, с нами.
Некоторое время старики молчат.
МИХАЛЫЧ. Видела его?
ДВАНОЛЬДВА. Сашку-то? Видела.
МИХАЛЫЧ. И что?.. И как он?
ДВАНОЛЬДВА. На работу обещает устроиться. В охрану.
МИХАЛЫЧ. В который раз уж…
ДВАНОЛЬДВА (взрывается). Ну и в который? В который, а? Ты что, считал?.. Да, не в первый… Но когда-то ведь должен… Должен ведь! Не всё ж ему банки по помойкам да чугунные люки в чермет… Не всё ж баулы вьетнамцам на рынке ворочать… Взрослый же мужик, должен ведь за ум…
Снова продолжительное молчание.
МИХАЛЫЧ. Чай будешь? Свежий заварю, с травами.
ДВАНОЛЬДВА. Не надо… Спасибо.
(отодвигает тарелку, достаёт трубку, набивает её табаком)
А ты чего это – о Саньке-то? Вы ведь вон уже сколько лет… Ни слова, ни полслова.
МИХАЛЫЧ (пожимает плечами). Да так что-то… Приснился он мне.
ДВАНОЛЬДВА. Сейчас, что ли? Ты ж говорил, я тебе снилась.
МИХАЛЫЧ. И ты, и он, и Иришка… Не знаю даже к чему… Каша какая-то… Наверное, от жары, от духоты… И Прокопыч тоже, и куранты, и война…
ДВАНОЛЬДВА. Да, война…
(сморкается)
Это ж он у нас после войны такой стал… Нормальный же был, как все был… А потом контузило – и всё…
(закуривает)
Прапорщик приезжал, помнишь? Рассказывал: Санька пластом лежал после взрыва, ни рукой, ни ногой… Не дышал даже… Его уже в труповозку закидывать хотели, наклонились, чтобы часы с руки снять, а рука тёплая… И пульс…
(пауза)
Потом по госпиталям сколько месяцев, потом санаторий… А толку-то? Говорить совсем не мог, есть сам не мог… Спасибо Прокопычу, дай бог ему… Помог лекарство импортное достать, с врачами договорился.
(пауза)
И вот что с Сашки теперь спросишь? Что потребуешь?.. Война…
(жадно затягивается)
Как подумаешь, как представишь: хотели в кузов, а рука тёплая… Хотели часы снять – а тёплая…
(украдкой вытирает слёзы)
Михалыч не отвечает. Встаёт, начинает сгружать в раковину грязную посуду. Делает это нарочито громко. Кашляет, сопит… Потом вдруг поворачивается к жене.
МИХАЛЫЧ. Часы только и остались… Всё после армии пропил, потерял, раздарил, а часы эти – нет… Что, и сейчас при нём?
ДВАНОЛЬДВА. При нём, да. Не снимает… Андрюшины часы… Как выпьет – смотрит на них, смотрит… И бежать ему сразу куда-то надо – то ли спасать кого, то ли самому прятаться… Дурак дураком делается.
МИХАЛЫЧ. Ты б ему это… Сказала бы при случае, намекнула… Часы-то старые уже… Если починить их там надо, почистить… Пусть приносит… Или через тебя…
ДВАНОЛЬДВА. Что – через меня?
МИХАЛЫЧ. Передаст через тебя. Часы передаст.
ДВАНОЛЬДВА. Вот сам и скажи… Позвони – и скажи.
МИХАЛЫЧ. Ты же знаешь… Звонил уже сколько раз… Бесполезно.
ДВАНОЛЬДВА. Он то же самое говорит.
МИХАЛЫЧ. Что – то же самое?
ДВАНОЛЬДВА. Что звонил тебе. И что бестолку.
(молчание)
Оба вы у меня… Упёртые, как эти… Понять не могу: трудно, что ли, сесть, поговорить по-мужски? Глаза в глаза… Выслушать другого, самому всё объяснить… Трудно, что ли?
Михалыч молчит, только угрюмо сопит.
ДВАНОЛЬДВА. А-а, да ну вас!
(делает несколько глубоких затяжек)
Ты Ирке-то… Ирке – не из тех дал? Не из тех, что на памятник?
МИХАЛЫЧ. Да ты что!.. Из своих дал… Кондратьевы попросили стиралку им подключить, заплатили.
ДВАНОЛЬДВА. А-а, тогда ладно… Ты из тех не бери, а то не хватит.
МИХАЛЫЧ. И так не хватит.
ДВАНОЛЬДВА. Что это ты так?.. Ещё полгода с пенсии пооткладывать – и нормально. Ты опять чего-нибудь починишь, добавишь. Сашка тоже, может быть… Хотя б тыщ семь…
МИХАЛЫЧ. Да хоть десять! Всё равно не уложиться. Сама представь: самолётом ведь через полстраны лететь надо. Два билета туда, два обратно… А Сахалин – это ближний свет тебе? Жить вам там надо? Надо. Питаться надо? Надо. Чтобы памятник побыстрее, сунуть, кому следует… То-то!.. Да и памятник… Это ж гранит – как минимум. Тут хоть всю жизнь копи.
ДВАНОЛЬДВА. Ну, запричитал… Ничего, накопим! На самолёт не хватит – на паровозе с Сашкой поедем, на попутках… А нет – пешком пойдём!
(пускает нарочито оптимистические клубы)
Поставим мы памятник, всё равно поставим! Самый лучший на всём Сахалине. Будет у Андрея не могилка, а этот… Мемориальный комплекс! Чтобы все знали – здесь герой лежит, настоящий солдат… Санёк хочет, чтобы постамент из чёрного камня, сверху – обелиск. Можно светлый, можно из змеевика. Сбоку – ленточка бронзовая… Фото, надпись… Надпись в стихах лучше.
МИХАЛЫЧ. Бронзовую сопрут сразу. На цветмет срежут.
ДВАНОЛЬДВА (упрямо). Ну и пускай! А мы снова сделаем… Раз решили ленточку, значит, ленточку! Из бронзы – так из бронзы!
(гасит трубку, встаёт)
Ну и надымила я тут… Проветрю?
Тянется к форточке, пытается её распахнуть. Однако форточка не открывается. Дванольдва снова и снова дёргает за язычок защелки, но безрезультатно.
Между тем, Михалыч отходит к настенному шкафу, открывает его, достаёт из-под банки деньги. Отсчитывает бумажки, подаёт жене.
МИХАЛЫЧ. На, держи…
ДВАНОЛЬДВА (оглядывается). Что это?.. Откуда у тебя столько?
МИХАЛЫЧ. Говорю же – подхалтурил малость… Ну и с карточки ещё…
(суёт деньги в руки жене)
Бери, бери! На памятник – дело святое… Заслужил он… Герой ведь и вправду. Сколько нам Сашка про него… Хороший ведь парень был.
(откашливается)
И ещё… Это… На обелиске не овал лучше, а портрет вырезать. Гравировка по камню – так дольше продержится… И сделать не просто лицо, а в полный рост, как на той карточке, где они с Санькой вместе, возле танка. Ну и надпись, надпись хорошую надо, необычную… Чтобы запоминалась.
За окном начинают бить куранты. Старики оглядываются, смотрят сквозь стекло в ночную темь.
ДВАНОЛЬДВА (взгляд на свой хронограф). Как слышно… Как сегодня их слышно, а!..
МИХАЛЫЧ. Тихо – вот и слышно. Только спешат они, минуты на две спешат… Это из-за маятника, скорее всего…
Сцена погружается во мрак. Видно только окно, за которым проглядываются тёмные очертания человеческих фигур в шлемах. Фигур много, очень много. Они неподвижны и молчаливы.
Некоторое время мы ещё видим тени этих бесчисленных и безликих людей-роботов. Но уже в следующее мгновение кухонное стекло начинает покрываться морозным узором. Секунда, другая, третья… И белая затейливая наледь надёжно скрывает от нас очертания выстроившихся за окном фигур.
Затемнение
Часть вторая
25 часов 03 минуты
Тесный кабинетик Тиграна Пропьевича в мэрии. Он весь завален каким-то ненужным и нелепым хламом: тут и старые настольные лампы с прожжёнными абажурами, и стулья без спинок, и свёрнутые в рулон пыльные ковровые дорожки, и полузасохшие фикусы в горшках… Между всем этим добром размещаются неподвижные фигуры чёрных людей. Странное дело, никто из присутствующих их не замечает.
Пристроившись за рабочим столом хозяина, Михалыч с шарфом на шее и неизменной лупой на лбу чинит допотопную пишущую машинку. Тигран Прокопьевич, раскачиваясь на каблуках, стоит рядом. На нём серый завхозовский халат, из-под которого выглядывает немыслимой красоты галстук-бабочка.
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. …У этой буква Ф постоянно западает. А ещё – твёрдый знак плохо пропечатывается… Или мягкий… Ты сам посмотри.
МИХАЛЫЧ. Посмотрю, посмотрю… Это над же так технику ухайдакать: каретка перекошена, лентодержатель на соплях… А корпус-то, корпус! Ты глянь: чуть не насквозь проржавел!
(ногтем отколупывает чешуйки ржавчины)
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Да, вроде, не так уж сильно… И не насквозь совсем… А чего ты хотел, Михалыч? Они ж у нас в подвале столько лет… А там то канализацию прорвёт, то пар от труб. Влажность – будь здоров, вот и ржавчина… Удивительно, что вообще сохранились. Хорошо, хоть некоторые восстановить ещё можно…
(с надеждой глядит на приятеля)
Можно ведь?
МИХАЛЫЧ (ковыряясь в машинке). Да всё можно, если осторожно… Из канцелярского дырокола, Прокопыч, автомат Калашникова соорудить можно. Было бы желание… Вопрос только – зачем?
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВЧ. Зачем… А начальство – оно не особо объясняет, зачем. Сказано: к концу недели привести в рабочее состояние все имеющиеся на балансе печатные машинки. Сверить инвентаризационные номера, уточнить остаточную стоимость…
МИХАЛЫЧ. Какую ещё стоимость? Шутишь? Этот хлам только на помойку…
(кивает на расставленные вокруг машинки)
У этой трёх ножек не хватает, у этой половина клавиш проваливается, здесь рычаг возврата обломан…
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВЧ. Да вижу, вижу… Сам, что ли не знаю?.. Утильсырьё на постном масле… Только куда денешься? Если к пятнице управляющему их не предоставлю, то всё… Секир-башка!
(внезапно оживившись)
А ты хоть знаешь, кто печатную машинку изобрёл? Нет?.. Россияне изобрели, я в энциклопедии нашёл. Ещё в 1870 году патент мы на неё получили… Правда, за несколько лет до этого американцы свои «Ремингтоны» выпускать начали. А ещё раньше, в начале XIX века, итальянец один что-то похожее публике демонстрировал…
МИХАЛЫЧ. Хм-м… Ладно, придумаем что-нибудь, подлатаем твои агрегаты. Только ты бы, Прокопыч, заместо того, чтобы лекции читать, обогреватель, что ли, поставил… А то зябковато у тебя тут.
(греет дыханием пальцы)
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Нельзя обогреватель. У нас сейчас знаешь как с электроприборами… Экономия у нас!
МИХАЛЫЧ (насмешливо). Киловатт лишний – и всё? Казнят?
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Казнят, не казнят… Но на вид – запросто! А могут даже и премию почикать.
МИХАЛЫЧ. Во как! Строго стало, строго… А чего это управляющий так раздухорился? Ты же говорил, на пенсию его скоро. Приказ, мол, готовится…
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Конечно, давно пора! Не знаю, чего мэр с решением тянет. Управляющий продыху никому не даёт: то ему не так, это не по его… Осатанел совсем!
МИХАЛЫЧ. Болеет, может? Знаешь, как бывает: свербит у человека червячок где-то внутри, а он это на окружающих вымещает. Сам, может, и не хочет, а получается так… Само получается.
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Вот здесь у него свербит, а не где-то там…
(с силой хлопает себя по лбу)
Машинки – это ещё что! Цветочки… Он Липкиной выговор вообще ни за что впендюрил. Помнишь Липкину-то? Из отдела материального учёта?.. Ну, Михалыч, видная такая, на твою Иринку очень похожая. Фигура ещё у неё того…
(очерчивает руками плавные линии)
Да должен помнить! Муж ещё у неё в налоговой… Вспомнил?.. Ну, вот, Липкиной выговор за то, что она на работу – в короткой юбке. Представляешь? Это как? Это нормально?.. А Пашке Селивёрстову – лишение квартальной. Показалось ему, что тот с запахом и глаза красные… Помнишь Селивёрстова? Ну, из планового, ну… Лысый такой… Мы ещё вместе на День строителя пили и он в фонтан бухой свалился… Вот… И вообще бурную деятельность развёл. Монумент на площади хочет золотой краской покрасить, а куранты городские…
МИХАЛЫЧ (поднимает голову). Что куранты?..
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Да вообще… Музыкальный блок в них перенастроить хочет. Чтобы они вместо этих колокольчиков…
(неумело изображает перезвон курантов)
Гимн муниципального образования играли. Полностью. Все три куплета!
МИХАЛЫЧ. Силён маслён… Размахнулся… И когда же обещает?
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Гимн-то? Да не скоро, судя по всему. На капремонт часы остановить-то остановили, а смету расходов утвердить забыли… Теперь уж до следующего депутатского заседания.
МИХАЛЫЧ. Мда-а… Это по-нашенски.
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. И не говори! Как к зимнему времени вернулись, так и всё… Всё сикось-накось, через одно место… Машинки эти взять печатные… Спрашивается, на кой они хрен сдались? У каждого в кабинете по два компьютера, по три принтера. А поди ж ты… Кстати! Михалыч, приёмник-то мой когда сделаешь? Давно ведь обещаешь. Я ж тут без него, как в берлоге: ни новости узнать, ни счёт в первенстве, ни погоду…
МИХАЛЫЧ (дует на непослушные пальцы). А чего её узнавать? Вон она – за окном, погода твоя… Да и в кабинете… Снег уже идёт, а отопление давать никто и не думает.
(толкает друга локтем в бок)
Эй, власть! Когда тепло-то будет?
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ (начинает нервно расхаживать по кабинету). Да бес его знает! Говорю же: не поймёшь теперь ничего… Бюджет верстали под летнее время, а теперь, когда к зимнему вернулись, выясняется: пересчитывать надо. Теплотрассы подготовить не успели, опрессовку вовремя не провели, энергетикам не проплатили…
(спотыкается о ногу чёрного человека-робота)
Хотя… Хотя, Михалыч, я тебе так скажу. Если нас к зимнему времени вернули, значит, есть в этом резон определённый. Есть! Должен быть! Не может не быть!.. Тут всё дело в экономической целесообразности. Вот послушай, что я в журнале вычитал…
(берёт со стола журнал, нацепляет очки)
Так… Вот… «Согласно исследованиям отечественных учёных, перевод времени позволит экономить ежегодно до четырёх с половиной миллиардов киловатт-часов электроэнергии. Если разделить это на всё население, то каждый из нас, включая грудных младенцев, сбережёт за год до 31 киловатт-часа, что эквивалентно 80 рублям. В масштабах страны это составит более одиннадцати миллиардов рублей».
(снимает очки)
Ты понял, Михалыч? Одиннадцать миллиардов! Уму не постижимо… Это же несколько наших городских бюджетов… Это ж все наши дороги можно было бы в три слоя асфальтом закатать… Это ж можно было бы мост на объездной достроить, ливнёвку старую заменить…
МИХАЛЫЧ. Куранты запустить.
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Что? А, ну да… Я и говорю: много чего можно было бы… Хотя, что такое куранты? Куранты это мелочь… Ты это… Про приёмник не забыл?
МИХАЛЫЧ. Скоро, скоро, правда. Там осталось-то… Транзистор полетел, поменять надо, некогда всё.
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Вот, вот, и поменяй! А то сижу тут… Ни передачу «Шесть соток» послушать, ни концерт по заявкам… Про сигналы точного времени и не говорю.
(вынимает из кармана халата песочные часы, смотрит на уровень песка в них)
Как раз в это время где-то за окном начинают невпопад бить куранты. Надсадно, с хрипом, с перерывами.
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Слыхал? Что я говорю! Часы на ремонт остановили, а они всё равно трезвонят. То через сутки, то каждые десять минут… Ничего не понять…
Затемнение
38 часов 55 минут
Мы снова в квартире у Михалыча. Только теперь не на кухне, а в комнате. Здесь прямо на полу разложены большие куски ватмана. По ним на коленях ползает перемазанная краской Ирэн. На этот раз у неё уже голубые волосы. Вокруг Ирэн – несколько баночек с краской, в руках у неё кисточка. Рядом с девушкой, полусогнувшись, – трубка в зубах, на поясе пуховый платок – стоит Дванольдва. Она руководит процессом.
И Дванольдва, и Ирэн довольно тепло одеты, они то и дело тянут замёрзшие руки к раскалённому рефлектору.
В разных концах помещения неподвижно и безмолвно, словно манекены, замерли фигуры в чёрных матовых шлемах.
ДВАНОЛЬДВА. Ну, чего ты, как курица лапой? Ровней, ровней выводи. Видишь, буквы у тебя куда полезли… И расстояние между строчками… Почему у тебя расстояние разное?
ИРЭН (во рту у неё чупа-чупс). Не расстояние, а интервал… Откуда я знаю, почему? Я ж не Репин и не этот самый, как его… Не Айвазовский. Я, ба, академий художеств не кончала.
ДВАНОЛЬДВА. Да ты и школу, похоже, не кончала… Эксплуатация через Э, а не через И пишется.
ИРЭН. Ну чего ты цепляешься? Чего?..
(бросает кисть, садится по-турецки)
Не нравится – сама пиши.
ДВАНОЛЬДВА (пускает нервные клубы дыма). Ты, Ирка, без этих давай, без выгибонов своих! И характер тут мне не выказывай. Мне твоего характера за все эти годы и так уже… С лихвой, знаешь…
(смягчая тон)
Как ты не поймёшь? Могла бы – давно б нарисовала… Только спину так перехлестнуло, ни вздохнуть, ни пёрнуть… Здесь стреляет, а тут… Тут вообще всё онемело, ни хера не чую…
(показывает, где онемело, а где стреляет)
И холодина эта ещё в довершение…
(трогает батарею отопления)
Это даже не насмешка, это вредительство какое-то!
ИРЭН. К врачу тебе, ба, надо. К ревматологу. На массаж сходить в центр здоровья…
ДВАНОЛЬДВА. Да какое там!.. Когда мне по центрам шастать? Завтра у нас оргсобрание насчёт пикетирования мэрии, через пару дней – публичные слушания по поводу строительства второго энергоблока в водоохраной зоне… А через неделю вообще хотим палаточный лагерь разбить. Прямо на рельсах, представляешь! Чтобы эти гады по нашей ветке химические отходы не возили.
ИРЭН. Молодца! Что скажешь?.. У неё спина отнялась, а она – на рельсы… Умница просто… Ну куда тебе в таком состоянии? Ты хочешь, чтобы тебя из палатки – сразу в реанимацию? Или на тот свет торопишься?
ДВАНОЛЬДВА. Ой, ой, напугала ежа голой жопой… Ты давай рисуй, не отвлекайся!
(присматривается к плакату)
Буква Ю почему у тебя как рахитная, вниз загнулась? А С на О похожа…
ИРЭН. Это, ба, краска капнула. Бритвой подчистить можно.
ДВАНОЛЬДВА. …А тут букву З большую надо. «Зимнее время» – вообще-то с заглавной пишется.
ИРЭН. С каких это пор? Это что, имя собственное?
ДВАНОЛЬДВА. Поумничай ещё у меня! Делай, как бабушка велит. Бабушке лучше знать, как на плакатах пишется. Бабушка уже сорок лет с плакатами… Твоя бабушка ещё этого… Как его, лешего… Эриха Хонеккера в аэропорту встречала, гэдээровским флажком махала!
ИРЭН (энергично действуя кисточкой). Ага! И русскую армию после Бородинской битвы…
ДВАНОЛЬДВА. Сейчас по сраке у меня за такие слова!.. А восклицательный пожирнее можно… Так, так, еще потолще… Пусть его за километр видно будет!
ИРЭН. Нафига – за километр?
ДВАНОЛЬДВА. А ближе они не подпустят. Они ж нас как облупленных знают, давно изучили. Понимают, падлы, что мы этого так не оставим, что мы им зимнего времени не простим… Сначала пикеты. Потом – митинг… Понадобится – на голодовку пойдём. Бессрочную! Сухую!
(размахивая трубкой)
Это ж надо! Хлебом не корми – дай народ поморочить… Захотели – вперёд стрелки, захотели – обратно… А нас кто-нибудь спросил? Мы им что, для мебели тут?
ИРЭН. Да бесполезно всё это, ба! Толку-то?.. Кто к вам прислушиваться будет? Автобусы подгонят, окружат с овчарками – и в отделение.
ДВАНОЛЬДВА (бодро). Овчарок и автобусов не хватит… Всех не перевешаешь, Ирка!.. И нечего мне тут мысли паникёрские… Раскудахталась! Ты, прежде чем сказать что-то, лучше б иногда голову свою синюю включала… Она тебе для чего? Для химии только?
ИРЭН (от обиды бросает кисть). Да ты чего, вообще, ба? Чего ты?.. Я тут два часа перед ней раком, а она орёт, как потерпевшая. Обзывается ещё… Не устраивает – сама на карачках ползай, иероглифы свои выводи, мне они как-то глобально пэбэрэбэ… Протестовать она, блин, собралась… Ну и протестуй! Только я-то тут причём?
Дванольдва неуклюже и не без труда присаживается на корточки рядом с внучкой. Поднимает кисть, вытирает её, вручает Ирэн.
ДВАНОЛЬДВА. А при том, милая, что ты у деда деньги взяла. Три тыщи. И у меня до этого пятьсот… И раньше ещё – двести… Было? Было! Обещала отдать? Вот то-то… Так что давай, арбайтен, арбайтен! Отрабатывай.
(тычет в ватман чубуком трубки)
Вот тут хвостик подрисуй, а то Щ у тебя больше на Ш похожа… И точки над буквой Ё.
ИРЭН. Сейчас без точек можно. Тренд пошёл такой, направление. Вон, во всех газетах Ё без точек.
(греет руки над рефлектором)
ДВАНОЛЬДВА (повышая голос). А я говорю – с точками! Если на зимнее перешли, то и беспредельничать можно? Да?.. И Ё без точек писать, и дороги зимой всякой парашей посыпать, и старух за решётку, и отопление в лютый холод не включать?..
ИРЭН. Это, ба, из-за экономии – отопление… Экономия энергетических ресурсов в условиях мирового финансового кризиса.
ДВАНОЛЬДВА (немного опешила). Слов-то каких нахваталась! Ресурсов… Кризиса… Это кто ж тебе такое сказал – насчёт экономии?
ИРЭН (открывает пачку чипсов). Тигран Прокопьевич.
ДВАНОЛЬДВА. Тигран?.. Прокопьевич?.. Это что ж, Ирка?.. Это, получается, вы с ним?.. Это как же понимать? А?
ИРЭН (смеётся). Да, ты что, ба!.. Это не то, что ты подумала. Просто позвонил. Поговорили, пообщались… Что тут такого?
ДВАНОЛЬДВА. Ты, Ирка, смотри… Смотри у меня… Смотри у нас с дедом!
ИРЭН. Ну что смотреть-то? Что, маленькая я? Пять лет мне?.. А с Тиграном Прокопьевичем интересно. Расскажет всегда чего-нибудь такое, научное… В спорте шарит, в политике… Анекдотов столько знает, историй разных… Ну и одет всегда со вкусом.
ДВАНОЛЬДВА (в волнении сосёт погасшую трубку). Интересно ей… А мне вот, Ирка, интересно знать, когда ты за целюлит свой возьмёшься? Ноги – колготки лопаются. Спина – как двуспальный сексодром… Ведь худеть собиралась, дед говорил, в секцию записалась…
ИРЭН (отправляя в рот хлопья). Не записалась, а хотела только… Да это вообще когда было-то? Очнулись!
ДВАНОЛЬДВА. А ты уж забыть успела? Да? Хотела – и что? Расхотела?.. Собралась – так ходи!
ИРЭН. Ходи… Что, я племянница Абрамовича?.. Любовница Прохорова?..
ДВАНОЛЬДВА. Ты мне тут жалом не крути! Деньги на секцию взяла? И куда дела?.. На танцульки свои? На вот эту вот порнографию?..
(дёргает Ирэн за её синие локоны)
ИРЭН (ловко уклоняясь от бабушкиных поползновений). Так, разлетелись… Пятое, десятое… Жить-то надо! Да отдам я… Стипу получу – и отдам.
(после паузы)
У них, ба, сейчас там знаешь цены какие! Вообще, чекануться… Когда первый раз приходила, одни расценки были… Более-менее… А теперь… Раза в полтора!
ДВАНОЛЬДВА (резво вскакивет на ноги. Торжественно). Ага! Наконец-то допетрила!.. Теперь сама убедилась: звериный оскал – во всей красе!.. Я тебе сколько раз говорила, сколько убеждала: на площадь надо! К мэрии! Трассу перекрывать!.. Друзей, подруг, знакомых, приятелей… Всех зови – и в пикеты. В палаточный лагерь!.. Протестовать нужно, в набат бить! Добиваться, а не по щелям, как клопы!..
ИРЭН. Да ладно тебе, ба! У тебя чуть что – сразу вилы и гражданская война… На трассу, на площадь… Что толку? Вот ты столько лет уже… И много чего добилась?
(хлопает себя по ляжкам и бокам)
А это… С этим, может, сама как-нибудь… Велосипед в прокат возьму, кататься буду. Зимой – лыжи… Гимнастику по утрам…
ДВАНОЛЬДВА (выбивает пепел из трубки о каску ближайшего человека-робота). Ну-ну… Зарекался козёл в огород не ходить…
(непродолжительное молчание)
Я, Иришка, думаешь от балды – про эти три тыщи? Из вредности старческой, думаешь, от жадности?.. Да гори они ясным пламенем, бумажки эти! Только нам сейчас каждая копейка, понимаешь?.. На Сахалин надо срочно лететь. С погодой – сама видишь что…
(кивает куда-то в сторону)
Ещё неделька-другая – и всё, хана! Зима наступит, морозы ударят, земля как камень будет… И какой тогда памятник? До мая тогда забыть про памятник… Так что сейчас, сейчас нам с твоим отцом успевать надо.
ИРЭН (негромко). Андрею памятник?
ДВАНОЛЬДВА. Андрею… Ему… Родных-то у него нету… Там и могилка-то, наверно, заросла уже вся, просела.
ИРЭН. Печалька, вообще… С папкой летите?
ДВАНОЛЬДВА. Хотела с ним, вместе-то полегче… Не одного же его отпускать.
ИРЭН (кивает). Понятное дело, что не одного… Да и с тобой-то, ба… Думаешь, он до самолёта вытерпит? Которую неделю уже не просыхает… Каждый ведь день, каждый! И злой становится, кидается на всех, виноватые все кругом…
(комкает пачку от чипсов)
Он, ба, стопудово в самолёте драку устроит. Вместо Сахалина в отделении объясниловку строчить будешь.
ДВАНОЛЬДВА (как-то сразу сгорбилась и как будто меньше стала). То-то и оно… Этого и боюсь…
(с надеждой в голосе)
А может, обойдётся, а Ир? Может, образуется?.. Ну, сколько ему пить-то?.. Не резиновый же… Напиться когда-то же должен, а? Сам же сколько лет о Сахалине мечтал, о памятнике этом…
Ирэн ничего не отвечает. Обе замолкают, избегая взгляда глаза в глаза. Ёжатся, кутаются в плед и платок. А потом усаживаются прямо на пол, среди вороха исчёрканного ватмана – спина к спине. И молчат.
Затемнение
43 часа 78 минут
Интерьер дешёвой забегаловки. За центральным столиком – Санёк и Тигран Прокопьевич. На столе, местами покрытом инеем, несколько полупустых пивных кружек, тарелка с остатками нехитрой снеди… А ещё – песочные часы Тиграна Прокопьевича. Нохча, положив голову на лапы, дремлет у ног хозяина.
Все соседние столики тоже заняты. За ними неподвижно и неестественно прямо восседают знакомые нам люди в чёрных доспехах. На их шлемах и прозрачных забралах – лёгкая морозная поволока.
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. … Нет, Сашхен, ты это зря! «Цементник» – добрая команда. Им бы ещё центр усилить, хавбека хорошего найти – цены бы не было! Ну и вратаря, конечно, не мешало бы…
САНЁК. А я говорю: дерьмо твой «Цементник»! Все мазилы. Техники – никакой…
(поднимает кружку)
Я вот лучше за «Химволокно» выпью. Те, конечно, тоже не подарок, зато форма у них красивая.
(пьёт)
А ты чего не пьёшь, дядя Тигран?
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Не хочу за «Волокно». Не буду за них… Они в том году у нас Дорошенко переманили. А в первом туре Гостева прямо в штрафной срубили. Со всей дури – по ногам! А судьи хоть бы хны… Не буду!
САНЁК. Хозяин – барин… Тогда хоть за «Цементник» накати.
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ (поправляя на шее золотую бабочку). За «Цементник» можно… Вот за них – с дорогой душой!
(выпивает)
У меня хоть радиоприёмника до сих пор и нету, но за играми слежу… Переходы, турнирное положение… Батя твой мне всё приёмник никак не починит.
(ставит кружку на стол)
Холодное, зараза! Аж скулы сводит.
САНЁК (разламывает бутерброд). Ты закусывай, дядя Тигран, закусывай…
Одну половину бутерброда Санёк отдаёт Тиграну Прокопьевичу, другую скармливает Нохче.
САНЁК (собаке). Рубай, давай! Нам с тобой ещё всю Привокзальную прочёсывать…
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Бутылки?
САНЁК. Ну… Сейчас как раз самый сенокос: два скорых подскочат – питерский и этот… Как его… Самарский. Полчаса стоянка.
(смотрит на часы на своём запястье)
Нет, рано ещё… Проводники будут мешки с мусором кантовать. За помощь – по полтиннику. Плюс бутылки там пустые… Много…
(подмигивает)
Злачное место. Клондайк!
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Да ну тебя, Сашхен! Не поймёшь, когда ты шутишь, а когда… Нормальный же, здоровый мужик… Адекватный… Когда за ум-то возьмёшься? На работу когда устроишься?
САНЁК. Скоро, дядя Тигран, скоро… Как только – так сразу!.. Ну, давай…
(поднимают кружки, чокаются, пьют)
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ (вытирая ладонью губы). Нет, в самом деле… Что ты как маленький…
САНЁК. Говорю же: скоро! Я ж тут почти устроился. Договорился, заявление нарисовал, на собеседование съездил – чин чинарём…
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. И куда?
САНЁК. В тепличное хозяйство. Оклад, премия, соцпакет… График – сутки через трое.
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Молодец, одобряю… И что?
САНЁК. Босса ихнего на тот момент не оказалось. В отпуске был… Сказали: вот главный приедет, всё подпишет, и сразу можешь выходить.
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Подписал?
САНЁК. Ещё не приехал. Всё едет, едет, никак не доедет…
(наклоняется к Нохче, треплет собаку за ухо)
Да, Нохчуля? Едет-едет-не доедет… Не замёрзла?
Собака в ответ энергично машет хвостом.
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ (кутается в пальто). Да, не Туапсе… А чего он не приезжает-то? Отпуск такой длинный?
САНЁК. Да хрен их там разберёт, отпуск или не отпуск!.. Короче, он когда ещё приехать должен был… Когда тепло было, когда у нас ещё летнее время было… А потом стрелки перевели – и всё…
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Что – всё? В смысле?
САНЁК. На зимнее время у нас тут перешли, а он, оказывается, не знал. Приехал в порт, а ему говорят: обломайся, чувак, твой паром уже ту-ту… Ну и всё, завис мужик там.
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Ты-то откуда про это знаешь?
САНЁК. В приёмной сказали, я ж там долго сидел… Много раз приезжал… С Нохчей приезжали…
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ (задумчиво). На паром он опоздал… Там всего один рейс, что ли? На другой сядет… Приедет ещё.
САНЁК (мотает давно не стриженой головой). Не-е-а, не приедет он, дядя Тигран! Я сначала тоже так думал, а потом… Понял: если сразу не вернулся, то всё… Зачем ему возвращаться? Что ему теперь здесь делать со своим тепличным? Кому оно нужно?..
(вилкой задумчиво водит по поверхности стола. На инее остаются четыре кривые дорожки)
Что он тут забыл? Ему и там, наверно, не кисло…
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Ну и зря! Значит, не патриот он. Я таких вообще не уважаю… Можно сказать, презираю даже.
(пригубил из кружки)
Вот я, Сашхен… Вот лично я… Мой «Цементник» уже который сезон выше десятого места подняться не может. А я всё равно за него болею. Всей душой болею!.. А почему? А потому, что патриот и даром не нужны мне ихние арсеналы и барселоны… Зато «Цементник»!.. Да я за него!.. Я, Сашхен, за свой «Цементник»…
(стучит кулаком по столу. Чёрные человеко-роботы поворачивают голову в его сторону)
Но не ценят… Не нужны, оказывается, нынче патриоты… Меня, Сашхен, ещё полгода назад должны были управделами сделать, а видишь что… Не ценят!
САНЁК (грозит пальцем). Ты это, дядя Тигран… Не очень-то…
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Что – не очень-то?
САНЁК. Про патриотов – напрасно ты. Нужны они…
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Были бы нужны – назначили б! Своего назначили бы, доморощенного, опытного, а не приглашали бы гуся столичного… Я ж этот город… Как свои пять… От и до!
(энергично машет ладонью перед Санькиным носом)
Вот ты, Сашхен, человек нейтральный. Незаинтересованный… Ты скажи мне: какого рожна его взяли? Что, своих нету? Да полно – с выслугой, с грамотами, с авторитетом… Эка невидаль: два образования у него! Кандидатская! Курсы при академии!.. А я так думаю: не в академии дело, а в мохнатой лапе в министерстве… Нарисовался он!..
САНЁК. Ну, нарисовался и нарисовался… Да не грузись ты, дядя Тигран. Назначили – и болт на него! Нам что, плохо тут?
(пододвигает ему кружку. Собеседники чокаются, выпивают)
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Не плохо, Сашхен… Не плохо… А всё равно – чего хорошего? «Цементник» скоро в третий дивизион вылетит… Отец твой с приёмником всё тянет… Да и дома… Вообще…
(кривится)
САНЁК. А что у тебя дома? Случилось что?.. Проблемы, дядя Тигран?
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Да в том-то и дело, что ничего не случилось… Ни вчера не случилось, ни позавчера… И завтра, Сашхен, вряд ли что случится.
(вздыхает)
Ты думаешь, легко одному? А? Легко? Иной раз такая тоска накатит, такое чувство… – с работы домой идти не хочется. Ей богу! Четыре пустые стены – что там делать-то?.. Вот и торчишь на службе, деятельность изображаешь… То машинки из подвала в кабинет таскаешь, то старые арифмометры пересчитываешь, то списанные пейджеры инвентаризируешь…
САНЁК (с уважением). Трудная у тебя работа, дядя Тигран… Умственная!
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. А то! На моём месте любой бы давно… А мне – хоть бы хны… Только вот один… Один всё…
(выпивает)
А одному всё-таки того, Александр… Худо одному… Весьма, я бы сказал, паскудно и дискомфортно.
САНЁК. Оно, конечно… Но и ничего некоторым… Нормально… Я вот тоже один, дядя Тигран, – и живой, как видишь… И не жалуюсь.
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Ну, ты молодой… В смысле, не мальчик уже, конечно, но и… Понятно, короче… Да и не один ты. Мать у тебя есть, отец. Хоть ты с ними и не очень, но всё равно… Родная, так сказать, кровь… Собака, опять же, у тебя…
(снова глубокий вздох)
Но, главное, дочка у тебя. Иринка! Ирочка!.. Вот, что основное, Сашхен!
САНЁК. Ирка-то? Ты считаешь?..
(задумывается)
Ну, в общем, да, ты прав. Ирка – это да… По большому счёту… Я за неё – кому угодно!..
(теперь он стучит кулаком. Люди в чёрных доспехах опять поворачиваются на звук)
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. И правильно! За своё счастье бороться надо… Драться!.. Раз оно тебе дано – защищать!.. А Ирочка…
(загибает пальцы)
Красивая – раз. Самостоятельная и энергичная – два. Разговор поддержать умеет – три…
САНЁК. …В башке сквозняк гуляет – четыре.
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Ну, может быть, чуток… Самую малость… По молодости – у многих, знаешь!.. Это возраст, Сашхен, ты себя вспомни… Да и у меня было… Замуж выйдет – остепенится.
(пауза)
Только тут с умом подойти нужно… Желательно, чтобы супруг попался хороший, положительный… Чтобы с мозгами, со здравым смыслом… Ну и с общественным положением, само собой!
САНЁК. Да я в её дела вообще не лезу, дядя Тигран. Какой нарисуется – такой и будет. Не мне же – ей с ним жить…
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ (то ли зябко, то ли нервно потирает руки). Ну и грустный факт! Ты же родитель, как ты так можешь? Неужели душа не болит?.. У меня вот и то по поводу Ирины… Э-э… Александровны сердце не на месте… А если ей идиот какой-нибудь попадётся? Выпивоха? Половой извращенец?.. А?.. Я тут передачу смотрел, так там сказали: у нас в стране три брака из пяти разводом кончаются. Причём, с каждым годом данная проблема усугубляется. А всё потому, что несерьёзно у нас народ к институту супружества подходит…
(вертит в руках пустую кружку)
Я, Сашхен, так думаю: Ирине твоей такой муж нужен, чтобы она за ним, как за каменной стеной… Чтобы – как сыр в масле… Не щегол какой-нибудь неоперившийся, а настоящий… Ну, мужчина… Чтобы плечо подставить мог, обогреть, поддержать…
САНЁК (прищурился). Ты, дядя Тигран, не о себе ли? А? Ну-ка колись!
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ (распрямив спину). А что? Сколько мне одному-то?.. Сколько можно объявления в газету подавать? Знаешь, какие там расценки? Никакой зарплаты не хватит… Да и по объявлениям иной раз такие звонят… У-у-у…
САНЁК. Ну, ты вообще… Ну даёшь, дядя Тигран!
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Осуждаешь? И зря! Я, Сашхен, твою Иришу давно не видел. Последний раз – она девчонкой совсем…
(делает жест, указывающий, что Ирэн в то время пешком под стол ходила)
А тут на улице встретились. Случайно… Я как глянул, сразу понял – судьба! В голове как разряд высоковольтный: вот кого мне все эти годы не хватало!
САНЁК (громко хохочет). Ну и как ты меня после свадьбы звать будешь? По имени-отчеству или просто – папа?
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ (нахмурился). Это всё детали… Частности… И не надо смеяться, ничего смешного я тут не вижу. Серьёзное дело-то!
Санёк продолжает хохотать. Затем хлопает собеседника по колену.
САНЁК. Ты не обижайся, не обижайся, дядя Тигран! Неожиданно всё так… Это что ж получается? Получается, ты сейчас это самое?.. Посватался как бы? Да?.. К Ирке моей посватался? Ну, дела!.. Это отметить надо… Обмыть!
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Конечно, конечно, всё, как положено… Я сейчас коньячку закажу… Или зубровки грамм по двести…
(осторожно)
А вообще… В целом, как ты на всё это смотришь? Ну, на нас с Ириночкой… Одобряешь?
САНЁК. А я, дядя Тигран, на жизнь всегда нормально смотрю… Строго позитивно…
(поднимается, критически оглядывает помещение)
Только вот здесь мне что-то… Не очень… Неуютно как-то… Куда пировать пойдём? В «Лагуну» или в «Золотой колос»?
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Как хочешь. В «Лагуну», вроде, поближе.
САНЁК. Ближе-то ближе… Только дорого там.
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Ну и ладно… Ну и ничего… Подумаешь, дорого! Да я ради такого случая… Повод-то какой!
(подумав немного)
Хотя, можно и в «Колос». Там пиво всегда свежее… Правда, «Колос» до десяти…
САНЁК. А сейчас сколько?
ТИГРАН ПРОКОПЬЕВИЧ. Не знаю…
(берёт со стола песочные часы, долго смотрит на них)
Не знаю, Сашхен… А что ты спрашиваешь – у самого же часы…
(указывает на его запястье)
САНЁК. Точняк! Совсем я…
(отгибает рукав куртки, смотрит на часы)
Ни фига не пойму….
(несколько раз сильно встряхивает рукой)
Стоят, что ли? Утром, вроде, заводил… Да и сейчас только смотрел…
(прикладывает часы к уху)
Точно, стоят!
(снова встряхивает и слушает)
Встали… Не ходят… Столько лет – всё нормально, а тут… Что за дела?…
(растерянно смотрит на Тиграна Прокопьевича)
Затемнение
155 часов 94 минуты
Сцена разделена на четыре сектора. В крайнем левом мы видим Ирэн в густом макияже и шикарном свадебном платье с блёстками. Окружённая людьми в тёмных шлемах, она замерла в вызывающей позе. Волосы у неё теперь ярко-рыжие. В правой клетушке – Тигран Прокопьевич. Он в прекрасном костюме-тройке, на лацкане хризантема. Золотой галстук-бабочка, разумеется, на своём месте. Тигран Прокопьевич тоже неподвижен, смотрит в зал. Вокруг него безмолвно сидят и стоят несколько людей-роботов в чёрных матовых латах.
Два центральных отсека изображают кухню и комнату квартиры Михалыча. Сам он находится на кухне, всё за тем же столом чинит всё тот же радиоприёмник. В комнате, монотонно раскачиваясь и уставившись в экран телевизора, сидит Санёк. На полу перед ним – несколько пустых бутылок, у ног – Нохча. На экране телевизора – сплошная рябь, вместо звука – шипение. Но Санёк всё равно не отрывает взгляд от экрана.
На полу квартиры, на столе, на диване, на телевизоре лежит тонкий слой снега.
МИХАЛЫЧ (говорит громче, чем обычно, – чтобы мог слышать Санёк). …А мать-то, слышишь, Саня, мать-то сейчас, наверно, уже к Новосибирску подлетает. А, может, даже и к Красноярску… По времени – должна уже…
(Санёк никак не реагирует)
Чего тут лететь-то? А там уже – рукой подать: Иркутск, Чита, Хабаровск… Сейчас вообще быстро всё. Самолёты такие, что оглянуться не успеешь… Не самолёты, а космические ракеты!
(прислушивается к тому, что происходит в комнате)
Что говоришь? Сказал что-то? Нет?.. Как ракеты, говорю, сейчас самолёты, пулей летают. Только сел, пристегнулся – уже раз, и на другом краю страны, пожалуйте выходить. Во как!.. Не то, что в моё время: и пилишь, и пилишь…
Некоторое время в квартире сохраняется молчание. Михалыч на кухне дымит паяльником, раскачивающийся Санёк стеклянным взглядом смотрит в экран телевизора.
МИХАЛЫЧ. А то, что не полетел – не жалей! Мать и сама управится, она у нас шустрая. Найдёт людей нужных, заплатит, кому надо… Памятник закажет, оградку… Чтобы всё, как полагается… На кой ляд вдвоём в такую даль мотаться? Только деньги тратить. И так впритык было, спасибо Прокопычу – подкинул, выручил… Я, слышь, Саш, матери фотоаппарат дал, она там всё щёлкнет, потом фотки посмотрим… Да и Нохча, опять же твоя… С кем её оставишь? Она же с тобой только привыкла.
(пауза)
Молодец, что пришёл. Слышь, Саня, хорошо сделал, что пришёл… Столько лет мы с тобой… И почему, спрашивается? И зачем?.. Глупо как-то… А всё из-за меня, права мать: из-за меня… Сначала я тебя всё в институт толкал, хотел, чтобы ты на инженера… Орал, психовал, скандалы устраивал… Потом на завод пристраивал, над душой висел, чтобы ты работу постоянную нашёл… Чтобы зарплата, чтобы стабильность… А так подумать: в этом, что ли дело? В дипломе? В станке токарном, у которого каждый день – с восьми до семнадцати? А?.. Оглядываюсь сейчас и вижу: не в этом, совсем не в этом, сынок…
(дует на окоченевшие пальцы)
Правда, молодец! Я бы сам не смог… Ну, вот так вот – взять и перешагнуть. Забыть, простить, перечеркнуть, что плохого было… А ты взял – и пришёл… И молоток, сын!.. Что говоришь? Часы принёс чинить? Да ладно, я же понимаю, не маленький. Ты же не в мастерскую их понёс, а к отцу… Значит, повод искал. Повод, чтобы помириться, чтобы у нас опять всё было… Как раньше было… Да ведь?
(Санёк молчит, только качается)
Получается, сын отцу первым руку протянул… Конечно, по совести, отец должен был. Но ты первым пришёл – и правильно. Можно сказать, мудрость проявил, мне, старику, урок преподал… Вот ведь как бывает… Мать особенно обрадовалась, плакала аж… Где она сейчас? Над Улан-Удэ, небось?
(молчание)
А с часами твоими повозиться пришлось. Старые часики-то, механизм подношенный, да и грязи набилось, пыли… В воду, похоже, их роняли… Но ничего, пружину новую поставил, пару шестерёнок заменил, втулку подточил. Потикают ещё, потикают, носи на здоровье… Что говоришь? А-а, точно! Что это я? Ты ж их матери отдал, чтобы она их на могилку… Да…
(пауза)
Ну и правильно сделал! Молодец, что догадался… Это же Андрея часы, он же тебе их подарил. Вот и пусть лежат рядом с ним… В плите можно специальную выемку сделать – и туда их… Его же часики… Это ты умно… На сто процентов тебя поддерживаю!
Починка приёмника, видимо, вступает в завершающую фазу. Михалыч встаёт, берёт приёмник, включает его в розетку. Крутит ручку настройки. Приёмник оживает, но звуки издаёт какие-то обрывочные, неясные. Михалыч осуждающе качает головой, выдёргивает штепсель и вновь приступает к работе.
МИХАЛЫЧ. А помнишь, Сань, какой ты в детстве шкодный был? Всё словечки у тебя разные, всё шиворот-навыворот… Помнишь, как я тебя на двухколёсном учил кататься? Ты в воскресенье проснулся – ещё семи не было – и давай меня тормошить: пойдём да пойдём! На пустыре учились, помнишь? У тебя долго не получалось, падал постоянно… Один раз сильно грохнулся, весь локоть ободрал. Я ещё подумал: всё, хватит, наелся… А ты: нет, пап, дальше учиться будем! Я вот только домой сбегаю, зелёнкой помажу и вернусь. А ты пока здесь побудь, похрани мой педик… Так вот прямо и сказал: похрани педик. Велосипедик свой педиком называл… Умора!
(снова продолжительное молчание)
Ну и Иришка… Эта вся в тебя, ксерокопия прямо… Нет, нет, не спорь – в тебя! Упёртая, обидчивая, в карман за словом не полезет… Маленькая была – а уже понимала всё. Я тебе рассказывал? Ей лет десять было, может, побольше чуток… В разговоре я возьми да назови её Бельчонком. Так она – навзрыд! Ты, дедушка, говорит, специально меня Бельчонком обзываешь, намекаешь, что у папки белая горячка была… Да…
(смотрит в сторону комнаты, но оттуда никакой реакции)
А в седьмом ты что отмочил! Трудовика своего нового невзлюбил. Он вас кормушки всё делать заставлял, табуретки всякие… Все мальчишки молчали да знай себе строгали. Только ты один: а мы, мол, это уже проходили, в шестом кормушки делали… Ну и схлопотал двойку за четверть… И ведь не забыл! Не простил несправедливости. Натырил со стройки карбида, снарядил вечером бутылку, пошёл к школе. В кабинет труда хотел её зашвырнуть – наподобие гранаты… Если б всё получилось – рвануло бы дай боже!.. Да только не рассчитал. Карбид водой залил, а пробку забить не успел. И весь этот фонтан – на тебя… Рубашку, штаны – всё выкидывать потом пришлось… А запах!..
(посмеивается, крутит головой)
Ну и госпиталь… Разве такое забудешь?.. Хотя, тебе откуда помнить-то? Ты же лёжнем лежал три месяца, через трубку кормили. Подполковник, врач-то лечащий, прямо нам с матерью так и заявил: не жилец… А ты выкарабкался… Правда, первые недели не узнавал никого. Смотришь на меня, на дядю Тиграна, на мамку – и как будто не видишь…
(поднимает голову)
Где она сейчас, интересно? Может даже, к Благовещенску уже подлетает. Либо – к Комсомольску… Короче, как на пустое место на нас глядишь – и ноль эмоций. Спросишь тебя, как звать, а ты всё думаешь, думаешь… Что там говорить, шандарахнуло тебя порядочно… Но ничего, пошёл постепенно на поправку. И нас вспомнил, и голос прорезался… А знаешь, какие ты самые первые слова там, в госпитале, сказал? Ты на кровати так вот сел, выпрямился, на руку свою посмотрел. А потом: батя, а часы мои где?… О часах Андрюшиных – самые первые твои слова.
Санёк по-прежнему никак не реагирует на слова отца. Сидит, смотрит в телеящик, качается… Между тем сверху начинает падать снег. Снежинки, подгоняемые ветром, летят по комнате, по кухне, ложатся на предметы, на собаку, на людей…
Михалыч прикручивает к приёмнику заднюю крышку. Похоже, ремонт закончен. Часовщик поднимается из-за стола, смахивает с себя снежинки, подходит к розетке, включает аппарат. Тотчас же кухонька наполняется звуками бравурной музыки. Поворот ручки – и звучит реклама каких-то чудодейственных препаратов. Ещё одно переключение – и мы слышим жаркие споры политиков…
МИХАЛЫЧ. Ну, вот, наконец-то! Теперь, вроде, всё… А то я уж сколько Прокопычу обещаю… Будет он теперь в своей каптёрке в курсе всех событий. За играми «Цементника» следить будет… Ну и прогноз погоды, конечно…
(вслушивается в передачу)
Во, кстати, прогноз как раз и передают… Слышь, Сань, по всей территории прогноз… Подробный… Хочешь послушать?
(вертит ручку, делая громче)
Про циклон говорят… Над дальневосточным регионом, Саш, – мощный циклон со стороны Тихоокеанского побережья… С сильным ветром, местами – ураганным… Порывы ветра, Саш, иногда будут достигать… Ого, ничего себе!.. Снежные заносы… Штормовое предупреждение… Просят жителей по возможности не покидать помещение…
(смотрит туда, где сидит сын)
Как же так, Саш? Как это – не покидать?.. А наша мать-то как раз покинула… Она в самолёте сейчас…
(вновь слушает приёмник)
Резкое понижение температуры… Дождь, переходящий в снег… Налипание на провода, намерзание льда… Пурга, заносы… Видимость – менее тридцати метров… Саш, они говорят: менее тридцати!.. Ввиду высокой вероятности обледенения закрываются аэропорты… Иркутск, Саш, закрыли… Благовещенск… Комсомольск-на-Амуре… Владик тоже с Хабаровском… Южно-Сахалинск…
(отрывается от передачи. Растерянно)
Это что же?.. Как же?.. А те, которые там?.. Кто в воздухе?.. Мать наша сейчас там…
(смотрит куда-то вверх)
Она ещё там, а эти… Эти закрывают…
(тихо)
Да вы что, ребята? Не надо…
(почти шёпотом)
Не надо, ребята, не надо закрывать!.. Она же там… Летит она… К Андрею летит, не просто так…
(трясёт замолчавший приёмник)
Ну, чего заглох? Может, потеплело где? А?.. Говори! Может, открыли какой-нибудь аэропорт?.. Хотя бы один – открыли?.. Ну!
Однако приёмник молчит. Михалыч неуверенно ходит по кухне, натыкается на стулья, роняет их. Несколько раз он порывается войти в комнату, где сидит Санёк, но не решается. Что-то его останавливает.
МИХАЛЫЧ (трёт лоб). Слышь, Саш, я что подумал… Это ж всё оттого, что на зимнее время перешли. Да?.. Как перевели стрелки – и началось. Так ведь?.. А что если – обратно, на летнее? Как ты считаешь?.. Перевести все часы на летнее время, и будет опять всё нормально. Прокопыч должность получит, ты – в тепличное устроишься, сутки через трое… Иришка в секцию запишется… И мать наша… Ты только подумай: её самолёт тогда на любую полосу, в любой город – пожалуйста! Какие проблемы? Ни тебе обледенения, ни снежных заносов, ни тумана… И порывов боковых никаких… Точно ведь?
(направляется к сыну, но останавливается на самой границе комнат)
И я бы… И у меня тоже как бы… Верно ведь, Саш? Так ведь?..
Решительным шагом Михалыч возвращается на кухню. Подходит к настенному шкафу, открывает его, шарит рукой внутри. Из-за батареи банок – некоторые из них летят на пол – часовщик достаёт связку ключей. Ключей от городских курантов.
МИХАЛЫЧ (снимает с головы лупу, отбрасывает её). Это ж так просто… Чего сложного-то?.. Раз – и перевёл… Столько раз делал…
(в сторону комнаты)
Саш, ты меня не теряй, я быстро… Ты только никуда, ладно? Сиди и жди! Вернусь – и летнее время уже… И всё распрекрасно, и всё замечательно… И ты, и Прокопыч с Иришкой… И мамка наша… И могилка Андрюшина… Всё сбудется! Ты только никуда, сынок, я скоро… Жди…
(подняв воротник, преодолевая сопротивление ледяного ветра, уходит быстрым шагом)
Свет на сцене гаснет. Освещенной остаётся только та часть, где сидит Санёк. Впрочем, он уже не сидит. Пока отец рассказывал про погоду, Санёк успел подняться. Теперь он стоит и вглядывается куда-то вверх.
Это ему чудится или там, наверху, в самом деле, слышится гул двигателя? Ровный, низкий, монотонный… Санёк стоит у мельтешащего экрана телевизора и смотрит, смотрит наверх. В темноту, откуда ветер бросает всё новые порции злых колючих снежинок.
Сзади из темноты к нему подходит Андрей. Он всё в том же неказистом комбинезоне, в танковом шлеме. Андрей останавливается около Санька, поднимает голову и тоже начинает всматриваться туда, где гудят моторы.
АНДРЕЙ. Брось, младший сержант… Ты это брось, выкинь из головы… Никогда ты трусом не был, и сейчас нечего… Нечего тут нюни… Я же помню, всё помню… Когда на Новый год пацаны на постах упились и их к особисту потянули… Ты же вину на себя взял, сказал, что сам достал… Трое суток в зиндане, в яме, по колено в воде отсидел, а мужиков, которым через неделю на дембель, не сдал…
(кладёт другу руку на плечо)
А когда Костяна комендачи за банку тушёнки метелили… Смертным боем били – ногами, прикладами… Никто не вступился, ты один… На пятерых кинулся, всех раскидал, Костю вытащил… Да, это ты был, я помню…
(негромко)
И с девочкой той тоже… Я не забыл… Ей лет двенадцать было, от силы тринадцать… Её разведка с зачистки привезла… Хотели в казарму её, по кубрикам пустить, по очереди… А ты не дал… Затвор передёрнул – и закрыл её от нас… А потом девчонку в машину – и в деревню её обратно… Один… Ночью… Через блоки… Это тоже ты был… Ты… Вот и сейчас…
(ещё тише)
Вот и сейчас не трусить – главное… Верить, что всё хорошо будет… Что прорвёмся… А мы прорвёмся, младший сержант!
Андрей внимательно вслушивается в звук моторов.
АНДРЕЙ. Так и будет… Всё пучком будет, Санька! Всё тик-так… Она ведь не одна там… Люди с ней… Много людей… А ещё – часы мои. Они же идут, тикают, как живые. Стучат, как будто сердце стучит… Батя твой их починил, на совесть починил… Значит, – нормально всё будет… Я тебе точно говорю! Я знаю…
Санёк и Андрей неподвижно застыли рядом с телевизором. Оба задрали головы, пристально вглядываются вверх. Слушают ровный гул моторов, который начинает перемежаться боем курантов. Снегопад и ветер постепенно стихают.
Санёк и Андрей молчат. А чего тут скажешь?
Да и надо ли?
Затемнение
г. Челябинск
—————————————————————————————————————————————————————————————
