Мои люди
Александр Максимов, поэт, Челябинск
Александр Максимов родился в 1959 году. Вырос в поселке Черлак Омской области. Долго жил в Казахстане, в городе Темиртау Карагандинской области — это у нас с ним еще одна точка соприкосновения. В 2011 году Александр Максимов создал в Челябинской области автономию цыган и возглавил ее. Стихи пишет всю жизнь. Александр Леонидович глубоко православный человек.
****
В феврале 2014 года Александр Максимов неожиданно и необъяснимо ушел из жизни. В память о нем мы издали его вторую книгу «Я за врагов молюсь».
————————————————————————————————————————————————
Книга «Я прощать учусь»
То ли в раю, то ли в аду,
Или с совестью я не в ладу
По судьбе, как по вязкой смоле,
Еле бреду, вот-вот упаду,
Задохнусь на осклизлом ее поводу.
Тяжело.., но упорно влачусь…
Так, покорный судьбе,
Я прощать учусь.
01.09.86г.
***
Как-то грустно за себя
И смешно немного.
Еле слышно, чуть звеня,
Слышится тревога.
Блики…призрачный туман
Пробивает свет,
То покажется тропа,
То теряю след.
29-30.05.86г.
***
Даль как будто встрепенулась,
отходя от сна
И блаженно потянулась
аж до хруста льда!
Приоткрылись дали очи:
Глубь — голубизна,
И, как после долгой ночи,
Белый свет — Весна!
Снег под солнышком иглистым
сник и заробел
Погрязнел, набух, зальдился
и заголубел,
Источило снежище
солнце — короед,
И водою талою
набухает след.
Дуб -дедок трухлявистый -
гоголем стоит
И скворечник радостно
о-го-го кричит
18.03.87 г.
КЭТ
Где ты сейчас, далекая девчонка?
Не дотянуться до тебя сквозь груду лет,
Лишь имя твое слышится мне звонко
И светит из тебя идущий свет.
Сквозь груду лет он светит мне в дороге
Не торной, кстати, не совсем благой.
Для верующих спаситель — образ Бога,
А для меня спаситель — образ твой.
Твой животворный и целящий свет
В моей шальной и ветряной судьбе -
Он вновь пробился через груду лет
И я опять не изменил себе.
30.01.97 г.
***
Не крик любви во мне
— Безумье вопля
От муки, переполнившей меня
Никто, как я
Тебя еще не проклял
И не любил!
Не возносил как я!
***
Непутевая, дерзкая женщина,
Все на свете тебе трын-трава,
Ты упряма и переменчива,
Я напрасно роняю слова,
Ты глазами стрижешь лукавыми
Мне под ноги, на груду слов
И молчишь, но уже неправыми
Они стали, их смысл не нов.
Ты упрямо молчишь, виновная,
Точно зная, что в большем права
Непутевая, сладко-греховная,
Ты любима, и все трын-трава.
16.01.87 г.
Я был слабей слепого рока.
Отсюда все и повелось…
Пришла ты «до» иль после срока -
В твоей судьбе я просто гость.
Как больно жиь мне с мыслью этой,
Она в мозгу, как в горле кость.
Да, грустной я отмечен метой -
В твоей судьбе я просто гость.
Пир твоей молодости: жаркий
Разгул и молодая злость.
Мне тамадой быть не пришлось,
Я на твоем пиру — лишь гость.
22.02.87 г.
В.И.
Порою на него смотря,
Мне зудит душу крикнуть громко:
«А все же, я живу не зря -
Пьеро тягуче-ломкий»
Нелепость вместе с непощадой
Плывут рекой — глумливым веком.
Да, все ж отмечен я наградой:
В безлюдье встречей с Человеком»
Он растворил себя в природе,
Природу растворив в себе,
И птицы Феникса навроде
Восстал в великой чистоте.
В его душе — лазурь и чистость,
И долгий добрый свет в глазах,
Несуетность и неречистость,
И имя Бога на устах.
А Бог в нем — боль, за то, что должна
Вместить в себя людей река
Но не вместила. В русле ложном
Она смывает берега.
И он плывет своей рекою,
Ее простор чист и широк,
Во всем оставшись сам собою.
Сам для себя поэт, пророк.
И птицы для него поют
И звезды ему светят дивно
И их взаимная любовь,
Звучит вселенским гимном.
И нету места в том краю
Ушедшим в ложь уродам.
Повенчан кровно, как в раю
Здесь Человек с Природой.
27.04.88 г.
В.И.
От твоей непреклонности в споре
Мне велико и грустно порой.
Мое горе ты делаешь морем,
И его не уносишь с собой.
Правота всегда непреклонна,
Но всегда ли полна она?
И всегда ли бездна — бездонна?
И всегда ли виновна вина?
Я виновен за суд свой неправый
Я виновен бываю вдвойне,
Неподсудности знающий право
Всех людей, одному из них — мне.
Только мне, от того, что «без кожи»,
Не хватает порой силы жить,
Я слабей непощады их, все же,
И, срываясь, я жажду судить.
А срываясь, я падаю глыбой
И мой суд громыхающий скор,
Неподсудности знание — дыбой
Мне бывает за мой приговор.
Не суди, да не будешь судим -
Это знание требует силы,
И Бог знает — я слишком раним,
Чтоб ее мне в достатке хватило.
И он знает, зачем он мне дал
Эту слабость мою и ранимость,
Чтоб я, кровью живя истекал,
Проклиная свою нетерпимость.
И ведомый, я шатко иду,
Коротая мне данные сроки.
И несу по судьбе, как в бреду,
Свои мысли, поступки и строки.
Ты мне душу порою студишь
Правотой, и ее я приму,
Зная, если ты меня судишь,
Значит это угодно Ему.
15.05.88 г.
ВЧЕРАШНИЕ БОГИ
Терпите, вчерашние боги
Уж вам ли не знать белый свет,
Измены рабов убогих,
Служивших вам множество лет.
Сегодня они вас осудят
За подлые души свои,
А завтра о вас забудут
Ничтожные холуи.
Другим славословить время
Других тузов круговерть
И надо воспеть их бремя,
И спину согнуть успеть.
Но если потом перестройка
ломает себе хребет,
Они обольют помойкой
И этих, кто ныне живет.
И снова, продажные, скучась,
Пыль слижут с других сапогов
Что делать? Грустная участь
Вчерашних богов.
24.01.88 г.
ВОЙНА
Я от «Афгана» был далек,
Читал газетный лживый толк,
Не думал! Потому и смог,
Поверить в наш священный долг.
Мы брали дружно напорокат
В газетах мысли и названья
И был у нас удобный взгляд
Манипуляторам сознаньем.
В который раз? Все им в угоду
Война, кажденья у гробов
Русь стала «Именем народа»
Страною Дураков!
****
Влезаю в чужую одежду,
Примерив чужое белье,
На благополучность надежду
Меняю и все не мое
Чужое: мещанская сытость,
Чванливость убогих душой,
Измерив чужую мне бытность,
Я небо мешаю с землей.
Вы, боги мои земные,
Ахматова и Толстой
Я лгу себе не впервые,
Неловок мне этот постой.
Здесь нету моей зарянки -
Марины Цветаевой нет,
Мошенники и спекулянтки
Застольный мне дарят привет.
Примерив чужую одежду,
Я смело сквозь омут иду.
Рассветом мне радостным брезжат
Мой свет на другом берегу.
Я плюнул им в сытые хари.
Мне в спину крикнули: «Стой!»
Я к вам иду по Сахаре
Ахматова и Толстой.
16.04.
Ношусь с собой как с писаною торбой.
Развенчан, одинок…один…отстал.
Ну, и, конечно же, наполнен скорбью
Утрат, ну, и, конечно же, устал.
Бежать хочу! Все гадко и постыло
Укрыться за стенами среди книг,
Чтобы ничто, изо всего что было,
Никто, кто был, за стены не проник.
Быть одному и быть самим собою,
Чтоб день был днем, и ночью была ночь
И…, чтобы ты еще была со мною,
Моя смешная маленькая дочь.
октябрь 1986 г.
***
За письмом письмо в костер бросаю
Вот их сколько — целая стопа,
Корчатся листы, на них читаю
Фразы и отдельные слова.
«Здравствуй, милый…» «я тебя…» «конечно»
«Ты не думай…» «наша дочь» «…скорей!»
«От чего болит мое сердечко…»
«Крепко-крепко…» «Остаюсь твоей…»
Пожирает пламень неотвратно
Тонкие бумажные листы,
И горят за ними невозвратно
Годы, души, судьбы и мосты.
Пустота…потухшими глазами
На костер судьбы своей гляжу -
Жаркий, пожирающий все пламень.
Пробил час. Я на костер всхожу.
30.08.87 г.
Мне нравится кумиров в грязь
— хрясь!
У моей богоравной преступная связь
Ничего не знал слаще я, отродясь,
Чем найти в богоравной моей грязь.
Я живу современно, как все на бегу,
Я друзей непременно своих берегу,
Но напрасно — теряю я их безвозвратно,
Только вдруг ощущаю: Мне это приятно!
Я, конечно, урод из числа остальных,
Мне нужна недостойность любимых моих,
Мне приятны измены друзей дорогих,
Чтоб сказать себе честно: «Я лучше всех их».
HOMO SAPIENS
Иногда мне становится зыбко,
Грань пространств задеваю плечом,
И в безгубой, мертвецкой улыбке
Непощада мне дышит в лицо.
В липкий мрак погружаясь все дальше
Я сжимаюсь душой, обескрылясь,
И противный оскал вашей фальши
Душу садит мою на привязь.
Я невидно для вас умираю,
Наполняясь промозглою темью,
Жаль, что люди не выбирают,
Кем родиться на эту землю.
06.05.88 г.
***
В двадцать девять набили оскомину
Превращенья: друг — затем враг,
Руки женщин с минутной истомою,
И семейная жизнь моя — брак.
Мишура межлюдская. Один стою
Сколько вас, кто меня не забыл?
Кому гаванью был я и пристанью,
И кому я соломинкой был.
Сколько вас, кого я не забыл?
Все проходит, мы здесь с вами квиты,
Ветер прошлого сух и по-зимнему стыл,
Слава Богу, забыто.., забыто!
Только.., видно я Бога не зря помянул,
Зря я видно молюсь на забвение,
Снова я не тебя, а себя обманул,
Да и то на одно лишь мгновенье.
08.05.88 г.
С тысячью гордых судов отправляется юноше в море.
Чуть устаревший челнок к пристани правит старик…
Ф. Шиллер
Ну, вот и все. От тысячи судов
Лишь утлый челн остался средь безбрежья
И я в нем без ветрил, без парусов,
Без силы плыть за призрачной надеждой.
Качает зыбь осколки каравана
И кружатся на вспененной воде
Плоды наивности, куски самообмана
И щепки силы устоять в борьбе.
Свет призрачный… Шум волн
в безбрежьи стылом,
И молнии чертящий альбатрос,
И явь нагая, что мне так постыла,
И неизбывный роковой вопрос.
***
Какая-то надрывная тоска…
Какое-то надвременное горе,
Когда-то мной прожитые века,
Тщета с бессмысленностью в споре.
Засилие животного и злого
И пребывание в животном, сонном, злом,
И тщетность искупления святого
За всех за нас принятого Христом.
Вот, вторю безголосо за Предтечей:
«Пришествие», «День Судный», Рай и Ад»
Но кто-то навалился мне на плечи
И шепчет зло, а я ему не рад.
***
В.И.
Мы из одного с тобою теста,
Только видно разные замесы…
Жизнь мне — как горошина принцессе,
Как бурлак тащу ее до места…
Ну, а ты — отмеченный судьбою,
Ты летишь — нет облачной завесы,
За полет свой служишь Богу мессы,
И Христос беседует с тобою.
На двоих у нас зарянка, звезды,
«Человек, кнут, филин и свеча…»
Я топчусь на этом сгоряча?
Иль от страха, что все это поздно?
***
У картины К. Васильева
В.И. посвящаю
Мчат нас по жизни времени дроги,
Близко к развилке наши дороги,
Весна набирает свой яростный пыл,
Где же ты раньше был?…
Подозреваю: ко мне ты пришел
Прямо с картины Васильева,
Тот, — кто ответа еще не нашел,
Но обречен найти его.
Все еще смутно;
ты там у окна,
Но за ее плечом
Что-то увиделось…
даль и гора,
Зов. Что тебя влечет.
И с полотна,
сквозь мою судьбу,
Через мой дождь -
идешь…!
Если случится: я не дойду -
— Ты светильник зажжешь.
05.04.88 г.
ТИШИНА
Плывет сквозь сумрак тишина,
Листы берез не шелохнутся,
Такая вязкая она,
Что я хочу в ней захлебнуться,
Я сумрак трогаю рукой,
сквозь пальцы льется тишина,
И серебрит ее собой
Неутолимая луна.
Серебряная тишина…
***
Как весенние грозы,
Дерзким счастьем глуша,
Ты в меня снизошла
Светлой гриновской грезой.
В череде верениц
Зуботычин — шлепкой
Ты, наверно, мое
Отпущенье грехов.
08.05.89 г.
***
Я
У меня то холод, то жар,
То экватор, то северный полюс,
То великий потоп, то пожар,
То смакую всю грязь, то отмоюсь.
То стихи не коряво пишу,
То лжегласность, любовь и разлуку,
То скотиною жру анашу
И подругу свою кличу сукой.
Матерюсь как сапожник порой.
Только чаще, без брани и мата,
На устах моих Бог и Толстой,
М Камю, и прозренья Сократа.
Иногда абсолютно «без кожи»,
Грубость мне, как по горлу ножом.
Иногда сам заеду по роже
И займусь, не спеша, грабежом.
И таким по Земле с века в век
Прохожу. Я — всего человек.
Я раздвоен, разъеден, ничтожен,
Я велик, примитивен и сложен,
Я един! Невозможно — возможен.
13.05.88 г.
Ты один перед жизнью слепой,
Но всегда будь собой, будь собой,
И учти, не ценою ухода
От нее непощады глухой.
А заставь ее, бабу нечуткую,
На носочках ходить пред тобой.
Пусть не будет твоей злою шуткою
Жизнь слепая. Пусть будет рабой.
Чтобы знала, что ты не привык
Робко ей славословить моленьем.
Что ты можешь схватить за кадык,
И поставить ее на колени.
И что можешь ступить на рубеж,
И смотреть, убивая глазами,
В густоте жизнесмертия меж,
Ты любой одолеешь экзамен.
И шагай, не взирая под ноги
Нет ли рытвин там, под ногой,
Благо все, что нам дарит дорога,
Если ты смог остаться собой.
26.04.
ЗИМА
Скукожились стыло деревья
Снежинковая кутерьма!
Снежинковые ожерелья
Им царственно дарит Зима
Своей искрометною шалью
Покрыв и дома и кусты,
Снежинковою вуалью
Завесила даль и мосты.
И воздух подвижен и ломок,
И дали ее так чисты,
Зима, расшалясь, как ребенок,
Рисует на окнах цветы.
Слепота – это наше прозренье,
Отрешенность – к себе возвращенье,
Запредельность – родные пенаты,
Где мы были собою когда-то.
06.06.88 г.
***
На шее золото креста,
Ударь погромче колокол!
Себя распявший раб Христа,
Иду по жизни – волоком!
27.03.88 г.
***
Счастье звездочкой мелькнуло в темноте,
В моей гулкой пустоте, в своей звездной
Чистоте.
Посветило и исчезло… на рубежной на черте,
Где слова уже не те,
И глаза уже не те.
В неприличной наготе
Стала правда предо мною,
Показав, чего я стою…
Так живу я на земле,
Так иду я по судьбе…
Не иду, меня несет суетный водоворот –
Неглубокий, всюду вброд
Прохожу я по себе…
Потому-то лишь мелькнуло
Счастье звездочкой во мгле.
06.10.89 г.
НА ПАСХУ
Помоги мне, воскресший Христос,
Помоги мне, яви милосердие.
Я пройду своим роком – дорогою слез,
Я покорство явлю и усердие.
Я, страдая, пройду средь глумливых людей,
Утерявших в себе искру божию,
В том неверном и суетном росплеске дней,
Что ты волей своей положил мне.
По земле меня черные волны несут.
Я в захлебе, но зряч! Но ничтожен.
Ты проводишь меня через Страшный твой Суд,
И страшнее Суд невозможен.
Потеряли меня, может, я потерял,
Оболгали меня, может, я оболгал,
Предавали меня, может, я предавал,
Растерзали меня, может, я растерзал.
Кто выдерживал этот убийственный шквал?
Кто не пал, не стенал, не роптал, не плевал?
Унижали меня, может, я унижал,
Убивали меня, может, я убивал.
Я прозрел, вижу – черные волны несут,
Но постиг, что есть, Господи, Страшный твой Суд.
А вокруг меня – вочеловеченный скот,
С пеною на губах через Суд твой идет.
Ты ведешь – он идет. Это значит…- придет?
Может быть, через тысячу жизней – судов
В нем исчезнет Иуда, Пилат отомрет…
Но останется вечный и кроткий Иов.
И тогда их коснется десница твоя,
Снова все возвратится – «на круги своя».
И дар отнятый ты возвратишь им – бессмертье…
Укрепи меня в вере, яви милосердье.
Слишком страшно мне думать о том, иногда,
Что весь этот Содом – незачем, в никуда.
И тогда-то «зачем?» — непосильный вопрос.
Помоги мне всесильный воскресший Христос.
10.04.88 г.
В. ВЫСОЦКОМУ
Я стою на Ваганьковском кладбище,
Я читаю твои стихи.
Расскажи мне секреты, что знаешь ты,
Как там спрос за земные грехи?
Чтоб узнал я, сколько зачтется
Холуям на нездешнем суде,
Кому сладко жилось и живется,
Кто теперь славословит тебе.
Кто тебя – «короля подворотен»
До большого поэта «поднял».
Ты не то, что известен, ты – моден
Ты модней Вознесенского стал.
Ты, хрипевший из магнитофонов.
Был – «вульгарный босяк», но при этом,
На сегодняшнем, лавровом склоне,
Ты знатней их, придворных поэтов.
Я стою на Ваганьковском кладбище
Я читаю твои стихи.
Ты молчишь. Ты не можешь быть знающим,
Как там спрос за такие грехи.
30.05.88 г.
***
Ты уходишь, только я тебя
Все равно не разлюблю, я знаю,
Как листва от ветра и дождя,
Я приговоренно опадаю.
Как всегда сухи мои глаза,
Только грудь теснит и опаляет.
И из сердца каплею слеза
Непослушно, слышу, выступает.
Не скажу тебе: «Не уходи»
И не провожу тебя глазами.
След лица твой на моей груди
Я сотру холодными руками.
И чего теперь уж рассуждать,
Раз любовь звездою закатилась,
Значит, не сумел я удержать,
Значит, мне чего-то не хватило.
Я с тобою вместе от себя
Отдалюсь и скроюсь в сумрак черный.
Пусть судьба хранит тебя, раз я
Пью своей потери обреченность.
За окном пеналов черных ряд,
Окна светом рысьих глаз горят,
На всю мощь включу магнитофон,
Чтоб поверить: это все не сон…?
Это сон?
ССОРА С ДРУГОМ
Тишеют, отдаляясь, голоса.
Темнея, свет в душе загустевает,
Когда чужеют верные глаза
И лучший друг тебя не понимает.
И ватой повисает тишина,
И пеною клубится, оглушая…
Уже перед тобой нелепая стена
И лучший друг не понимает.
НА ЗАВТРА
Но это всего лишь мгновенье,
В себя нас вобравшее вдруг.
И я его предал забвенью,
Ведь я – самый лучший свой друг.
27.04.88 г.
Та отмытость весенняя ласковых далей,
То сорочье гнездо разоренное
И еще для меня столько важных деталей
Запечатаны в сердце пронзенное.
Городки из скворешен, с моею… кричащей,
Перепелка с зарянкою в майской ночи,
И картавость скворцов, пересмешкой журчащей,
И идущие к луже, по царски, грачи.
Промежуточная изморозь чистого утра,
На плетенье «лакалок», траве и кустах,
Этот ломкий хрусталь ирреальности, будто
Мир – картиной Васильева – сказочным стал.
И друзья, что нашел в этом росплеске жутком,
За шесть лет, из двух тысяч, их было лишь три,
Мы хранили от грязи друг друга так чутко,
Будто Русь, Васнецовские богатыри.
И прекрасные, добрые, милые книги,
Неизменно – надежные проводники,
Вы снимали с души моей ломкой вериги,
И питали в ней чистые родники.
Я покинул на днях этот лагерный омут,
Где жандармы на окрик привычно легки,
И с собой заберу вас, к далекому дому
Чистоты моей верные островки.
14.05.
***
Тороплюсь, наливаю вина,
Пусть бред жизни моей затуманит.
Чтоб бредовость не стала видна…
Пусть притупит, обманом затянет.
Притупило, туман в голове,
Ирреальна реальность, обрывки…
И, как будто не я, — обо мне
И не бред, а в киоске открытки.
Подойти и купит просто так
Надписать и забыть, не отправить
Не трагедия, просто никак,
И не тщиться мне, не лукавить.
И не тяжко. Что голод и смерть –
Есть скрижаль, остальное – двояко
В глубину взгляд пытаюсь впереть
За туманом Иуда, Иаков…
Хорошо!
12.08.89 г.
Часть из целого самоисторглась
С Манифестом: я – целое, вот –
На земле человеческий род.
В мутной накипи бытротечности
Отрешенный от Рая и Вечности.
А когда-то давным давно
Еще в полуразмытости сфер
В первый раз совершил это зло
Полубог, ренегат Люцифер.
***
Мы находим бездну страданий,
Где другие находят блаженство.
Нам такое за что воздаянье?
И такое на что совершенство?
Задаю в пустоту вопросы
И, конечно, не слышу ответа.
Проглянула безадресность косо
Унося их в забвение, в Лету.
Почему любовь моя мука?
Мне в ней ненависть ясно видна,
Но бессильна пред Нами разлука,
Что за рок Нас сковал на века?
Я тебя взором мысленным видя,
В сотый раз вопрошаю себя,
Или я люблю, ненавидя?
Или я ненавижу, любя..?
30.07.86 г.
НОЧЬ
Ослепший барак. Зияют глазницы.
Чернеет крона карагача.
Нависшее небо не искрится,
И медь луны в нем – горяча.
Воздух ночи – загустелый объем,
Чуть золотит медный свет.
Люди в бараке спят липким сном,
И ничего во сне нет.
Есть только зыбкий, тягучий провал
Жалких обугленных душ,
Вытертость байковых одеял,
Ртов нечищеных сушь.
Отдохновенье от всякой тоски,
Окриков частых, мундиров,
От зажимающей сердце в тиски
Злой несвободы этого мира.
Души – угли… Отгорел зев костра,
Лекарем жалким приходит помочь
Зыбкий, тягучий провал – время сна.
…Доброе в лагере время – ночь.
02.06.86 г.
***
Лучи у солнца стали остры,
Земля – размякшей и парной,
Снег – грязно-иглистые горстки,
День – венценосный и хмельной.
И из приниженно-тоскливой,
Деревьев нагота сейчас
Стыдливой стала и счастливой…
А воздух стал разнопахучим.
Недавней ломкости в нем нет
И веет вешним и могучим –
Весна сошла на белый свет.
17.04. 88 г.
Осень 90-го
Дождь без края. Знобяще скучно.
Сквозь, пронзительная мокреть.
Я рисую в тетрадь закорючки –
Мне себя просто некуда деть.
За окошком иззябла сирень,
Жар простуды зажег рябину,
И над ними – небес сирень
А оттуда – дождя лавина.
Пузырятся взмылено лужи
Омывается маета
«Я почуял, что я не нужен…»
Шепчет лист, облетев с куста.
***
Как всегда – иногда
Вся душа – теснота,
Убежать в никуда
От себя – маета.
В крик желанье: росой
Утром душу омыть,
Тихо советь: «лампадку
В углу затеплить».
——————————————-
Стихи последних лет
Акафисту «Слава Богу за все»
Читал я Данте и Шекспира,
Я Гетте, Байрона читал,
Так самых совершенных в мире,
Богоподобных слов искал.
И письмена любви Рудаки,
И, битвы клич – Роландов рог,
И берега чужой Итаки
Прошли сквозь малый мой мирок.
Нашел я слово-чудо -друга,
И слово –камень и — пророк,
Подобных изумрудов груде
Но все мне снилось Слово -Бог…
Безмолвным, светоносным чудом
Круговращения миров,
Оно явилось мне под спудом
Всех самых лучших в мире слов.
И передать его не смея,
Ведь задохнусь от немоты!
Читаю и благоговею
От слова Божьей красоты.
Жизнь после жизни
Слезою вспомню жизнь земную
И с нежностью ее пролью
О ней, прошедшей, затоскую
Прощенный Богом и в Раю.
Скрозь сколько мук я там любил!
Скрозь злобы тьму прощать учился
Молиться сына научил
Сын сердцем к Богу прилепился
И дал ему Любовь Господь
В молитве истовой и слезной
И небо, и земля прейдет,
Любовь пребудет Богоносной.
17.12.2005
За Володю молюсь Максимцова,
За Высоцкого тоже молюсь,
Двух служителей русского Слова
Ипостасную ярость и грусть.
Каждый был одинокий и честный
Выполняя заданье свое,
Шли босые, дорогою крестной
И трещало вокруг воронье.
Но они на скрижалях нетленных,
Написали Любви письмена,
За поэтов молюсь убиенных,
Перед Господом, их имена.
13.03.2006
До чего ж мы, Господи, недобрые
Как мы исказили мир вокруг,
Где циничными снуемся толпами,
Пряча нашей совести испуг.
Только взором детским вдруг пронзенные,
Так, что прекращаем бег Земли,
Видя: до чего же мы – недобрые,
И охота снова стать детьми.
***
Ночей порок неторопливый
В закатной зрелости моей
Нетрепетной и небрезгливой
Ушел в потоке мутных дней
Осталась смутная тревога
Эх,что-то на душе не так…
Теперь, стареющий дурак,
Я спешно думаю про Бога…
Обрывки философии
Я костюм извалял в грязи,
Оторвал рукава и штанины,
И, приличная дама в метро
Подала мне, не глядя, полтину.
А другие, кто денег не дал,
На меня как-то странно глядели,
Кто стоял, кто куда-то бежал,
Но, я понял: меня жалели.
И запитый, без ног мужик
Восседал напротив, один
Его тело – костюм души,
Как и мой, без обеих штанин.
Ему деньги кидали в миску
И жалели неполный «костюм»,
Он с похмелья окурок тискал
И страдальчески был угрюм.
Я купил самопальной водки
Рядом сел на плевки и сор
Промочить засохшие глотки
Завести наш, людской разговор.
Что ж, неважный у нас портной,
Не мудря, мы согласно решили
Ну и, выпили по одной
И «костюмами» закусили.
«Если тело без ног – жалеют,
А душа, если, скажем, без глаз?
Сколько нынче таких в Россее?
Кто им милостыню подаст?
Вон, костюм идет от «Версаче»,
На костюме дородном души,
Что подать ей, чтоб стала зрячей,
Вот скажи,»- горячился мужик.
Я налил, мимо цокали ноги,
То степенны, то очень легки,
Как они далеки от Бога
Так мы были от них далеки.
По второй, за жаркое лето,
А потом нас пинал сержант,
Видно тоже душа – калека,
А костюм у неё – гигант!
—————————————
———————————
